Конни чиркнула спичкой и осторожно поднесла ее к фитилю восковой свечи, закрепленной в одиночном латунном подсвечнике с круглой ручкой. Над камином вспыхнул мягкий теплый свет. Камин в столовой был самым крупным в доме, шириной полтора метра, с подставкой для дров и железными крюками. В лучшие времена он позволял разжигать три разных по интенсивности огня, что сильно облегчало процесс приготовления пищи. Ульевая печь в кирпичной стене была забита старой чугунной посудой, которая ржавела там с незапамятных времен.
Конни развернулась к круглому обеденному столу эпохи королевы Анны, не такому древнему, как камин, но антикварному. Его ножки деликатно скруглялись у пола, а столешницу испещряли бледные пятна, оставленные каплями воды. Сверху громоздились два медных канделябра с подтаявшими красными свечами. Конни зажгла их по очереди, и комната озарилась теплым светом, что изгонял из углов тени. Конни подула на обуглившуюся спичку и бросила ее в камин.
– Мам? – позвала она, опершись на каминную полку и обратив взор на портрет.
В тусклом свечении виднелась маленькая табличка, прикрепленная к облупившейся позолоченной раме: «Темперанс
[25] Хоббс». Молодая женщина с осиной талией, острыми плечами и каштановыми локонами держала на руках светло-коричневого пса, напоминавшего терьера. Ее платье, некогда бледно-розовое, с годами и под воздействием лака потускнело и стало желтоватым. Выражение лица Темперанс сложно было прочитать. Вроде бы она улыбалась, но как-то невесело.
– Да? – Грейс вернулась с одним полным бокалом вина и одним наполненным лишь наполовину, который протянула дочери.
– Как ты назвала белену? – продолжила выпытывать Конни.
– Jusquiamus. – Грейс выдвинула ящик комода и вынула из него три ажурные льняные салфетки. – Это латинское название. Очень древнее.
– А ты знаешь названия всех своих растений на латыни? – осведомилась Конни.
Грейс откопала в ящике три старомодные вилки и три зазубренных ножика с ручками из рога.
– Правда здесь хорошо с зажженными свечами? – спросила она.
– Так да или нет? – настаивала Конни.
– Полагаю, да, – легко ответила Грейс.
С кухни донесся шипящий звук, и в воздухе разлился насыщенный аромат жареного мяса.
– Ты решила что-нибудь? – голос Грейс звучал так тихо, что Конни едва услышала.
Она нервно глянула в сторону кухни.
– Нет. То есть да. Но…
В комнату вошел Сэм с деревянной миской овощного салата.
– Поставить в центр? – уточнил он у Грейс.
Та кивнула. Сэм водрузил блюдо между канделябров и снова исчез на кухне.
Грейс подняла палец и прижала к губам. Ее светлые глаза метнулись в сторону дверного проема.
– Потом, – буркнула она.
Щеки Конни зарделись.
– Еще десять минут, – прокричал Сэм из кухни.
– Не хочется расстраивать, но запах какой-то не очень здоровый, – ответила ему Грейс.
– Просто ради эксперимента… – Конни извлекла маленький блокнот из кармана джинсов. – Может быть, ты знаешь перевод этих слов?
Грейс взяла в руки блокнот и присмотрелась.
– Ох, конечно. Это «белена». Ну, это ты уже знаешь. «Белена» и «роза», разумеется. Salvia это «шалфей». Iris – «ирис», как и в английском. «Ежевика», «сушеница», «нарцисс», «пион»…
– Подожди! – воскликнула Конни, похлопывая по карманам в поисках карандаша. – Мне нужно это записать.
– Я сама тебе все напишу, только после ужина. – Грейс вернула блокнот дочке и поправила приборы на столе. – И что же это за список?
– Да…
Сэм выключил газовую плиту и принялся греметь тарелками.
– Это для ее книги, – прокричал он с кухни. – Любопытно, да?
Грейс покачала головой, расплываясь в улыбке.
– Моя упрямая девочка, – сказала она не без умиления. – Работает над книгой, не покладая рук.
Вошел Сэм. На одной руке он нес две тарелки, а на другой одну. На каждой лежал стейк средней прожарки, украшенный по центру листиком петрушки, словно пуговкой.
– Петрушка? – поддразнила Конни.
– Да. Сегодня у нас праздник, – ответил Сэм.
Он поставил тарелки на стол и вычурно-галантно отодвинул стул для Грейс. Затем глянул на Конни, и складки вокруг его глаз углубились. Улыбка Сэма говорила: «Все будет хорошо. Это же Грейс. Она такая, какая есть».
Конни отодвинула себе стул, подняла бокал и посмотрела на любимого и маму поверх мерцающих язычков пламени.
– За Остару
[26], мама, – произнесла тост Конни.
Грейс подняла свой бокал и произнесла:
– Колесо провернулось, равноденствие настало. День и ночь равны перед собою. Пусть новое солнце согревает наше настоящее, прошедшее и грядущее.
Пламя отбросило блики на портрет Темперанс, и на секунду показалось, что в глазах ее сверкнула жизнь.
* * *
Конни перевернулась на спину, и ее ступни вылезли из-под одеяла. Обнаженные пальцы тут же ужалил холод. Она укутала ноги и растерла их, согревая. На второй из двух составленных рядом кроватей спал Сэм. Он похрапывал с приоткрытым ртом, разбросав руки в стороны.
Конни взбила утрамбовавшуюся перьевую подушку и улеглась на бок. Луна освещала комнату серебристо-голубым светом. При таком ярком освещении вполне можно было читать. Конни свернулась калачиком на матрасе из конского волоса и прикрыла глаза ладонью.
Прошло довольно много времени, но ничего не помогало. Заснуть не получалось. Конни уселась на постели.
Дом дышал таинственными звуками ночи, вроде поскрипываний и потрескиваний старой древесины и штукатурки. То тут, то там скреблись невидимые мыши, что жили здесь поколениями. Сэм дышал медленно и размеренно. Он был рядом. В целости и сохранности. Все было хорошо. Все было хорошо у Сэма.
Все было хорошо у них.
Конни захотелось дотянуться до него – просто убедиться, что с ним все в порядке. Что у нее достаточно времени, чтобы разобраться с этой… этой… этой вещью, в которую она не верила, но которую боялась. Конни перевернулась на другой бок и посмотрела на Сэма. В голубом свете луны она могла разглядеть каждую морщинку на его лице, выдающиеся скулы, и подбородок, и вертикальную борозду меж бровей.
Он вздохнул и перевернулся на бок, отворачиваясь от Конни.
Та встала, натянула свою старую толстовку, пригладила волосы, прогоняя остатки сна, и направилась к лестнице. Чтобы не удариться о притолоку, пришлось пригнуться. Половицы тихонько поскрипывали под босыми ногами Конни. Она нащупала в темноте лестницу и начала спускаться, упираясь руками в потолок для равновесия, поскольку перил не было. Носки не помещались на узких ступенях. Иногда Конни задавалась вопросом, как долго Грейс сможет прожить в этом доме? А вдруг необходимость каждый день преодолевать подъемы и спуски по этой лестнице поможет сохранить мамины ловкость и здравый ум? Или Конни просто не хотелось верить в то, что Грейс стареет?
