Сэм собирался что-то ответить, но вдруг зазвонил телефон.
Раздался второй звонок.
– Ты будешь отвечать или нет?
Конни сняла трубку.
– Алло.
– Привет! Как ты? – взволнованно произнесла женщина на том конце провода.
– Лиз?
– Да. Я даже не надеялась тебя поймать. Что с твоим голосом? – обеспокоенно спросила подруга.
Гулкое эхо подсказывало, что Лиз еще находилась в своем кабинете, хотя рабочий день давно закончился.
– Да… Я… – Конни зажала двумя пальцами переносицу. – Я просто утомилась. Все в порядке.
Мимо «зеленого монстра» пронеслась сирена.
– Сэм дома? – поинтересовалась Лиз.
Сэм в это время молча глядел в пустой бокал.
– Да.
– Я ненадолго. У меня возникла мысль. Касательно твоей проблемы.
– Которой из них? – Конни пожалела, что ей нельзя тоже выпить виски.
В трубке раздался приглушенный смешок Лиз.
– Я размышляла о том отвратительном ингредиенте, о котором даже думать жутко. Я все-таки достаточно хорошо тебя знаю, чтобы поверить, будто мое неодобрение тебя остановит.
Жир вырытых из могил детей. Звучало ужасающе, словно строчка из страшной сказки, какие рассказывали в давние времена. Перед 1950-ми американская массовая культура очистила образ ведьм и превратила их в безобидных беззубых старушек в глупых шляпах. Очевидно, данный ингредиент относился к тому, старому представлению о ведьмах, когда они вселяли страх, существовали отдельно от физического мира и представляли собой пугающих, жаждущих человеческого ужаса фантомов. Сразу вспоминались голодные и потерявшиеся в лесу Гензель и Гретель, соблазненные сладкой хижиной старой ведьмы-людоедки, что заключила мальчика в клетку из плетеного тростника и заставила сестру его откармливать.
Конни прижала трубку ближе ко рту.
– Я слушаю.
– Когда ты заходила ко мне на днях, – произнесла Лиз, понизив голос, – ты, случаем, не заглянула в галерею?
– Нет, – ответила Конни, немного смутившись.
– То есть ты не выдела, что за фотовыставка сейчас проходит?
– Нет.
– Она посвящена Викторианскому культу смерти.
Конни глянула на тонкую хлопковую штору окна гостиной с видом на автомастерскую, от старости в ткани образовалась дыра.
– Культу смерти? – эхом отозвалась Конни. – Траурные украшения, сувениры из волос и все такое?
– Именно…
Когда Конни подняла трубку, чтобы ответить на звонок, Сэм пошел на кухню за новой порцией виски и теперь вернулся в гостиную, бормоча под нос:
– Сувениры из волос?!
– Тогда было принято фотографировать мертвых. Делать посмертные снимки, – вспомнила Конни.
– А что мы знаем о проценте смертности в девятнадцатом веке? – возбужденно продолжила Лиз.
– Он был поистине высоким, – Конни уселась на диван. – Особенно среди детей.
– Совершенно верно. А теперь самое главное… Из чего делались фотографии? Не дагерротипы, прошу заметить, а старые фотографии, напечатанные на бумаге.
– Из альбумина… – Правая нога Конни нетерпеливо дрожала.
– Так вот, – Лиз прикусила колпачок ручки, – альбумин – это вроде как слой жира на бумаге, согласна?
В народной магии часто использовались образы с отсылкой на реальные объекты. Конни вспомнила кукурузную куклу, которую нашла на полке в доме на Милк-стрит. И о бутылках с гвоздями, наполненных мочой. Ведьмы использовали мочу человека, чтобы навести на него порчу, полагая, что малая часть тела может заменить целое. Перенос с общего на частное.
– Да, – ответила Конни после недолгой паузы. – Да, так и есть.
Сэм присел на диван рядом.
– В чем дело? Это Лиз?
– Теперь понимаешь? – выдохнула доктор Дауэрс.
– Но… – возразила Конни. – Где мне достать такую фотографию, если они настолько редкие, что демонстрируются на выставке?
– Здесь я тебе не помощник. Но знаешь, они не настолько ценны, как тебе кажется. Здесь полно образцов явно не музейного качества.
– Не верится, что ты говоришь мне это. – Конни глянула на Сэма.
– Мне нужно кое-что тебе сказать, – одними губами произнес он. – Это важно.
Конни кивнула.
– Ну, – вздохнула Лиз, – что поделать? Мир полон загадок, которые я не в силах объяснить.
– О правде чаще всего молчат, – ответила Конни. – Спасибо тебе.
– Держи меня в курсе.
– О чем это вы говорили? – спросил Сэм, когда Конни повесила трубку.
– В Гарвардском парке есть антикварная лавка?
– Есть несколько. Ты хочешь узнать, нет ли в них статуэток из коралла?
– Что-что?
– Статуэток из коралла, – повторил Сэм, криво улыбнувшись.
Потягивая виски, он сложил босые ноги на журнальный столик, согнул пальцы, и те хрустнули.
– Коралл? – Конни сжала ладони в кулаки. – Боже мой! Corallus!
– Ага. – Сэм сделал еще один глоток и произнес: – Не знаю, почему ты не спросила меня с самого начала.
Конни рассмеялась. И смеялась все громче и безудержнее, пока наконец не поняла, что ей больше не весело и она вот-вот разрыдается. Сэм обнял ее и притянул ее голову к себе на плечо. Фланель рубашки защекотала нос Конни, и она всхлипнула. Сэм коснулся ладонью ее затылка, и узелок напряжения у основания черепа, о котором она до этого и не подозревала, начал постепенно развязываться. Всхлипывания переросли в рыдания.
– Все хорошо. Никто не способен разобраться в таких вещах в одиночку, Корнелл, – утешительно сказал Сэм и поцеловал ее за ухом. – Даже ты.
21
Кембридж. Массачусетс
Конец апреля
2000
Конни подъехала к кафе «Дадо-чай» на тридцать минут раньше. Они с Зази договорились встретиться, чтобы обсудить рекомендательное письмо. Тридцати минут должно хватить. Конни пообещала себе не задерживаться. Она включила поворотник и свернула на скромную посыпанную гравием парковку с видом на серебристую реку Чарльз, что извивалась меж Кембриджем и Бостоном.
За парковкой скрывалось зеленое царство садового рынка «Махониз», что располагался у реки, оба берега которой были застроены новенькими бруталистическими жилыми домами, принадлежащими Гарвардскому университету. Рынок цеплялся за берег цепкими кустарниковыми пальцами. «Махониз» напоминал сказочное царство азалий – его зеленые стены сплошь усыпали ярко-розовые пятнышки цветов.
