Мрачная фигура Пэтти брела среди деревьев, кроша ступнями сухие ветки и листья, а Темперанс следовала позади.
– Мама! – хрипло позвала она.
– Давай-давай, – подбодрила ее Пэтти.
Темперанс переступила через бревно, и ее нога встретилась с твердью раньше, чем она ожидала. Поваленные деревья были разбросаны повсюду. Как-то раз, в отрочестве, практически сразу после первой встречи с Авдием, Темперанс решила отправиться в лес по грибы и не могла найти дорогу обратно до самого утра.
После этого она практически перестала ходить сюда.
Темперанс не помнила этот холм, казалось, он появился недавно. Он был настолько крутым, что ей пришлось карабкаться наверх, хватаясь за растительность и корни. Прямо в лицо Темперанс то и дело из-под ботинок Пэтти летела земля, и приходилось постоянно отплевываться.
– Почти на месте, – подбадривала дочь Пэтти, уже практически не понижая голоса.
Темперанс не верилось, что ее старушка-мать даже не запыхалась. У нее самой руки чуть ли не отваливались, пока она подтягивалась почти вертикально в гору. Ступни окоченели, а ноздри были полны земли.
– Куда мы? – выдохнула Темперанс, хватаясь за выпирающий корень.
Сухая рука матери ухватила ее за плечо и подняла с такой легкостью, словно она снова стала ребенком.
– Мы уже на месте, – ответила Пэтти.
Темперанс очистила платье от земли и хвороста и огляделась. Они стояли на возвышенности, по всей вероятности, располагавшейся над прудом, но это была не просто поляна.
Тут и там торчали из земли покосившиеся каменные плиты. Они стояли рядами. Верх их был скруглен, а бока оттесаны под прямым углом. На поверхности были выгравированы человеческие лица, что глядели на незваных гостей незрячими глазами. На надгробиях поновее – вырезаны спящие херувимы с пухлыми щеками, сомкнутыми губами и закрытыми веками. Однако на более древних камнях не было даже лиц. Вместо них памятники украшали черепа с обнаженными зубами, пустыми глазницами и отсутствующими носами. Черепа покоились на скрещенных костях, а некоторые даже примыкали к целым скелетам, что сжимали в костлявых пальцах косы и песочные часы.
Темперанс и Пэтти стояли на вершине холма, где разрослось старинное кладбище Марблхеда. С восточной стороны, за линией сонных рыбацких хижин, спокойно дышал Атлантический океан, черный, как ночное небо. Лишь вершины его волн мерцали в свете звезд. Вдали, над восточным горизонтом, зарождался слабый желто-оранжевый проблеск и разливался мерцающей дорожкой по водной глади. Всходила луна.
Темперанс не знала, как давно здесь устроили кладбище. Поговаривали, будто на этом самом холме был возведен первый молитвенный дом в поселении, но он давным-давно канул в небытие. Сейчас здесь торчали одни надгробия. На этом кладбище была похоронена вся ее семья. Даже те, кто не должен был.
Темперанс уставилась на мать, недоумевая, каким образом им удалось за несколько минут пересечь половину полуострова. Плащ Пэтти съехал на плечи. Она стояла, развернувшись лицом на восток и с закрытыми глазами и чуть разомкнутыми губами глубоко вдыхала океанский бриз. Иссохшая и вечно нетрезвая Пэтти в лунном свете выглядела здоровее и больше походила на прежнюю себя.
– Мама, что мы здесь делаем?
Пэтти медленно раскрыла глаза и повернулась лицом к дочери. Седые волосы старухи развевались по ветру, а ее глаза заволакивала белая дымка.
– Одна ты не справишься, – сказала Пэтти.
– Что ты имеешь в виду?
– Лишь с помощью более мощной силы ты сможешь осуществить задуманное, – ответила мать. – Пойдем, она здесь.
Холодок пробежался от макушки Темперанс к шее и дальше растекся по всем конечностям, отчего волосы на ее руках встали дыбом, словно шерсть на кошачьем хвосте. Пэтти спускалась с холма, пробираясь сквозь ряды мрачных надгробий, а Темперанс послушно следовала позади, стараясь не думать о том, что скрывалось под сланцевыми булыжниками – черви и жуки, копошащиеся в спутанных и обвитых корнями костях.
По мере того как голая возвышенность перетекала в склон, поросший сорняком и молодыми побегами мальвы, расстояние между надгробиями увеличивалось. Луна приподнялась чуть выше, и ее свет отбросил на землю длинные тени плит. Пэтти шла полусогнувшись, словно принюхивалась – разглядывала каждую могилу.
– Вон, – сказала она, показывая рукой.
Темперанс вгляделась во тьму и приметила маленькое покосившееся надгробие, увитое ветвями ежевики. Могила располагалась чуть поодаль от остальных. Под кустом ежевики, свернувшись в клубок, дремало маленькое существо – енот или скунс. В это время ночная живность как раз должна была просыпаться.
– Пошел! Кыш! – Пэтти разбудила зверька, махая подолом плаща.
Существо лениво подняло голову, зевнуло и в следующий миг испарилось, отразив лунный свет.
Пэтти опустилась на колени у надгробия и принялась аккуратно очищать его от колючих веток, земли и мха. Разобрать искалеченные временем буквы было трудно, но Темперанс удалось понять некоторые из них:
Д… в.н.с.
Д… н.
Одна из тех, кто не должен быть предан священной земле.
Темперанс опустилась на колени рядом с матерью. Земля промерзла, и она ощущала холод коленями, несмотря на слои юбок. На надгробии не было ни дат жизни, ни строк из Писания, лишь буквы – мелкие, спустя более чем сотни зим почти неразличимые, и несуразная скелетоподобная фигура со скалящимся черепом. Однако в отличие от остальных колени этой фигуры были разведены по сторонам, как у женщины во время родов. Жизнь и смерть всегда ходят рядом. Сбоку, под коленом скелета, были выгравированы буквы: «E L U I».
– Она? – спросила Темперанс. Мрачный силуэт Пэтти загородил восходящую луну. – Но почему?
– У нее не вышло, – сказала Пэтти. – Но это не важно.
И они принялись разрывать замерзшую землю голыми руками.
24
Марблхед. Массачусетс
Минута после полуночи Белтейн
[45]
2000
– Томас?
Конни не чувствовала земли под ногами, словно была пьяна либо пребывала во сне. Щеку жег сок белены.
– Ну, вот. Свершилось, – спокойно произнесла Грейс.
– Кто такой Томас? – осведомился Сэм.
– Один придурок, – злобно прошипела Зази.
– Мой диссертант, – ответила Конни, поражаясь своим словам.
Томас стоял перед ними. В лунном свете он казался неестественно плоским, словно вырезанным из картона. Томас поднял ладони и изучающе на них посмотрел – сначала с одной стороны, а затем с другой. Тени он не отбрасывал. Казалось, будто лунный свет не освещает, а впитывается в его кожу.
