Он смотрит мне в глаза, следя за моей реакцией. И последняя фраза определенно является посланием, причем практически незавуалированным. Этот человек с Флит-стрит
[54].
– Как я уже говорил, у нас нет никаких оснований полагать, что между данными двумя инцидентами существует какая-либо связь. Если положение дел изменится, мы, разумеется, сделаем соответствующее заявление.
По всему залу поднимаются руки, но мужчина с вязаным галстуком так просто не сдастся.
– Первый инцидент – правда ли, что жертва была похищена в фургоне?
Пауза. Длящаяся всего два удара сердца, однако и это уже слишком много.
– Да, – говорю я. – Мы считаем, что преступник использовал фургон.
Можно буквально услышать общий вдох. Женщина в первом ряду сверкает взглядом на меня. Все остальные суетятся, торопясь записать это. Все, за исключением мужчины с вязаным галстуком. Тот всем своим видом показывает яснее ясного: я лишь подтвердил то, что уже было ему известно.
Теперь вопросы летят как из пулемета, никто даже не намеревается ждать своей очереди.
– Какой фургон?
– Кто эта девушка?
– Почему мы не узнали об этом раньше?
Я поднимаю руку.
– Как я уже сказал, у нас нет никаких оснований…
– …Полагать, что существует какая-либо связь, – продолжает за меня мужчина с вязаным галстуком, по-прежнему стоящий на ногах. – Понимаю. Я услышал вас и в первый раз. Но, определенно, любой здравомыслящий человек рассудил бы, что имеет смысл по крайней мере проверить…
– Мы это проверяем, – говорю я поспешно. Чересчур поспешно. Мне не следовало показывать, как я заведен. – Но, как, не сомневаюсь, вам прекрасно известно, я не имею права разглашать информацию, которая может повлиять на ход расследования.
Мужчина с вязаным галстуком кивает, и его лицо медленно искривляется в отвратительной усмешке.
– Однако, полагаю, мы можем понимать это так, что эта ваша проверка распространяется также и на другие преступления схожего характера.
Я поворачиваюсь лицом к нему. Краем глаза вижу Харрисона, не отрывающего от меня взгляд. Потому что тут я ступил на тонкий лед, и мы с ним это понимаем. Лгать я не могу, но, черт возьми, этот настырный мерзавец не дождется, что я скажу хоть слово больше абсолютно необходимого.
– Разумеется.
Мужчина с вязаным галстуком медленно кивает.
– И, я так понимаю, этот круг включает также и старые дела? Даже – теоретически – те, которые официально считаются закрытыми?
Он умолкает и вопросительно поднимает бровь. Дразня меня.
– Инспектор Фаули ответил на ваш вопрос, – поспешно вмешивается Харрисон. – Полагаю, подошло время заканчивать. И позвольте напомнить всем, что наша первоочередная задача – лично моя первоочередная задача – разыскать Сашу Блейк живой и невредимой и воссоединить ее с родными. А пока что мы попросим вас соблюдать неприкосновенность частной жизни миссис Блейк в эту очень тяжелую пору.
Всем требуется пять минут, чтобы освободить зал. И все это время я чувствую на себе взгляд журналиста с вязаным галстуком.
Он знает. Разумеется, знает, черт бы его побрал. Но у него недостаточно информации, чтобы двигаться дальше. Пока что недостаточно.
Вернувшись в приемную, я вижу, как мужчина с вязаным галстуком подходит к женщине, которая, очевидно, его ждала. Какое-то время они разговаривают друг с другом, затем оба направляются к двери, продолжая разговор. У женщины светло-каштановые волосы, забранные в пучок на затылке. Строгая, безликая одежда, неестественно сочетающаяся с массивными ботинками на толстой резиновой подошве. Женщина кажется мне смутно знакомой.
Причем в плохом смысле.
* * *
– Почему мне ничего не сказали? – Фиона Блейк в такой ярости, что с трудом говорит. Гнев буквально потрескивает вокруг нее статическим электричеством.
Сомер открывает рот и снова его закрывает. Она понимает гнев, она просто не знает, чем помочь. Эрика нервно оглядывается по сторонам, проверяя, кто может их услышать: всегда находятся два-три журналиста, считающие, что, если задержаться подольше и подслушать, можно наткнуться на какую-нибудь сенсацию. Она берет Фиону за руку и ведет ее к комнате для свидетелей. Как только за ними закрывается дверь, Фиона выдергивает свою руку и поворачивается к Сомер.
– Вы заставили меня сидеть здесь, перед всеми этими… этими… стервятниками… отвечать на их вопросы… обнажать перед ними свою жизнь… и даже не сказали мне, что была другая девушка?
– Понимаю, со стороны это выглядит именно так, но…
– Но что? Но что?
Сомер колеблется.
– Другое происшествие. Мы работали с ним, исходя из предположения, что это было преступление на почве ненависти. Вот почему не торопились ничего сообщать в прессу.
Фиона недоуменно таращится на нее.
– Преступление на почве ненависти – что вы хотите сказать, преступление на почве ненависти?
Сомер берет стул, в надежде на то, что Фиона последует ее примеру. Та этого не делает.
– Девушка, которая подверглась нападению… она меняет пол.
Фиона открывает рот, собираясь что-то сказать, затем останавливается и собирается с духом.
– Меняет пол? То есть это парень? Вы это хотите сказать?
Сомер кивает: все не так просто, но у этой женщины в настоящий момент своих забот хватает.
– Да, она трансвестит. Мы считали, именно по этой причине она подверглась нападению. По крайней мере, вначале. Теперь мы уже не так в этом уверены.
Фиона тяжело опускается на стул, весь запал ее покинул.
– Так что же произошло?
– Ее затащили в фургон. Отвезли на огороды на Марстон-Ферри-роуд. Нападавший, кем бы он ни был, связал ей руки и натянул на голову пластиковый мешок.
Сомер видит, как Фиона вздрагивает.
– Он стащил с нее нижнее белье, но тут по дороге проехала патрульная машина с включенной сиреной, которая, как мы полагаем, его спугнула.
Фиона поднимает взгляд, глаза у нее округлились.
– И он просто бросил ее там? В таком состоянии?
Сомер кивает.
– В конце концов ей удалось освободиться. Ее подобрал водитель такси.
Фиона делает шумный вздох.
– Бедняжка… Должно быть, она была просто в ужасе!
– Да. Но она вела себя очень мужественно. Мы стараемся оградить ее личную жизнь. Насколько это в наших силах.
