– Они манипулировали мною. Ортман знал про Мэгги и стал на меня давить. Демоншо предал меня, и ему было плевать, что ко дну мы пойдем вместе. Этот тип – воплощение дьявола, я никогда не встречал никого подобного. Мерзавцы хотели, чтобы я работал с человеческими эмбрионами. Чтобы я выносил образцы из клиники и применял технологию CRISPR, не без успеха протестированную на мышах. Я… я говорил, что это безумие, что в семидесяти процентах случаев к человеку неприменимо то, что сработало на лабораторных животных. Что первые попытки будут катастрофическими и породят нечто чудовищное. И…
Быстрым жестом он смахнул капельки пота, блестевшие на бровях.
– И что даже если мы модифицируем эмбрионы, нужны будут животы, где они смогут развиться. Человеческие животы. И черт возьми, Ортман и Демоншо нашли добровольцев. Женщин, готовых принять в свое чрево эти природные аномалии. Женщин, способных сохранить тайну. Я поверить не мог, пока одна из них, Татьяна, не сказала мне четко и ясно: «Запихните мне это в живот». Демоншо стал называть меня док Прометей… Я ненавидел это прозвище. Он обустроил лабораторию, и я принялся за работу. Я вынес эмбрионы из центра, переправил их в «TechViva», чтобы применить технологию CRISPR. Я мог бы взять любой эмбрион, но… я работал с моим собственным генетическим наследием, моим и Мэгги. Эти эмбрионы были всем, что мне оставалось от жены…
Перед Шарко был глубоко больной человек. И опасный…
– Я надеялся, что на моей стороне максимум шансов, что все получится. Я говорил себе, что… может быть, Ахилл, мой маленький Ашиль, вернется. Потом я оплодотворил некую Татьяну, первую из них.
Франк сжал пальцы на оружии. Никогда еще миф о Прометее не звучал в его ушах с такой силой. Эти крохотные существа были самыми яркими его иллюстрациями.
– Если вы здесь, значит вы уже знаете, что было дальше… Вживление, потом аборты… Этим женщинам было безразлично, что их режут, даже наоборот. В голове не укладывается. Видели бы вы, какими глазами они смотрели на этих… этих монстров. Они были прямо очарованы. Психопатки, все они психопатки…
Продолжение было очевидным. Ортман спас Гидру, потому что она служила тем местом, где можно подобрать исходный материал. Женщин, подсевших на экстремальные ощущения, боль, биохакинг, согласных на то, чтобы их кромсали и вживляли в тело чипы или электронные схемы. Тогда почему бы и не генетически модифицированные эмбрионы, несущие в себе то, что издревле было пределом мечтаний человека: смерть смерти?
– И так было до Эмилии… Я думал, она такая же, как остальные. Все ее тело было покрыто шрамами. Мне доставил ее Демоншо. Я провел оплодотворение… потом он вернулся вместе с ней на первое УЗИ… И о чудо: оказалось, зародыш развивается нормально. После семи бесплодных попыток восьмая, возможно, оказалась удачной. Я назвал его Лука, как наше судно. Эмилия не стала менять имя, когда анонимно рожала, как если бы почувствовала всю его важность, даже не зная, что «Luca» означает.
– А что он означает?
– Last Unified Common Ancestor
[108]. Но мой Лука станет не последним общим предком для всех видов, а самым первым в новой эре человеческих существ. Тех, для кого бессмертие больше не будет химерой.
Нет, Шарко не снился кошмар, и он с трудом осознавал, что малыш, пойманный в кольцо рук отца, возможно, станет первым, кто проживет дольше, чем это представляется реальным для человека.
– А что вы думаете? Скоро будут созданы генетические ножницы, чтобы еще до рождения увеличить коэффициент умственного развития, уничтожить простуды, повысить выносливость сердца и дыхательных органов. Все это выше вашего понимания, но такова реальность.
Гриффон покачал головой, потом закончил свою историю, продолжение которой им было уже известно: бегство Эмилии, ее желание спрятать и защитить Луку.
– Эмилия попыталась ускользнуть от них, но они ее нашли. Ортман пришел сюда и показал мне, что они с ней сделали в моем собственном доме в Бретани. А со мной они поступят в сто раз хуже при малейшей попытке дернуться. Я… я должен был продолжать работать на них, и в клинике тоже, как будто ничего не произошло. Это было так тяжело.
Упершись ладонями в пол, он послал легкую улыбку сыну, потому что малыш ему улыбался. Шарко мог бы выстрелить, но не стал.
– Когда они отыскали Луку, то решили оставить его в яслях, чтобы не привлекать внимания. В конечном счете, чтобы следить за ним, лучше места было не найти. Они приносили мне его показатели и биологические жидкости – кровь, волосы, слюну, – чтобы я мог анализировать его рост, ДНК и создать максимально подробный биологический профиль. Они хотели удостовериться, что все идет хорошо, что в его крови или клетках нет генетических дефектов. – Он глубоко вздохнул. – Модификации генома никогда не проходят без последствий. Вы изменяете один ген, убираете одну болезнь, а возникает другая, еще более тяжелая. Например, рак. Так устроена природа, она сопротивляется. У меня не было времени изучить все это. Лука может умереть в пять, десять или двести лет.
Он поднял глаза, пронзил Люси ненавидящим взглядом. Шарко сделал маленький шаг вперед.
– Я знаю, что вы побывали в Бретани, я просил одного местного парня предупредить меня, если кто-то начнет крутиться вокруг дома. Одним вашим присутствием вы подписали мне смертный приговор. Я не отдам им своего сына.
– Мы защитим его, – отозвался Франк, протягивая руку. – Они не причинят вам зла, ни ему, ни вам, обещаю. Спасите вашего сына и покончите со всеми, кто вас в это втянул. Не оставляйте их безнаказанными, потому что они начнут снова. Отдайте мне ваш револьвер…
Теперь Марк Гриффон плакал горючими слезами, а ребенок, играя, дергал его за подбородок. Врач смотрел на него, возможно пытаясь отыскать в невинности маленьких глазок, блестящих, как два черных шарика, ответ на вопрос, который задавал себе: жить или умереть? И в последнем порыве он отпустил сына, который сделал неуверенный шаг к Люси и вцепился в ее ногу.
Потом, смирившись, Гриффон бросил оружие.
Все было кончено…
77
Они проделали весь путь до конца, благодаря откровениям Марка Гриффона добравшись до корней клана. В Бастионе бурлил и наполнялся этаж, отведенный под арестованных. Члены группировки сыпались один за другим, как кегли в боулинге после великолепного страйка.
Франк вывалился из допросной в мятой рубашке, наполовину вылезшей из брюк, и с покрасневшими от неона и белых стен глазами. Он провел там шесть часов, вместе с Жеко пытаясь прижать Мишеля Ортмана и его чертова адвоката по три сотни евро в час. Шарко с силой потер лицо и глянул на часы: больше полуночи.
Он прошелся вдоль трех боксов. В окошко увидел Одри и Николя, которые допрашивали Каролину Ламандье, она же Каро, фальшивая Анна Шуграни. Молодая женщина обмякла на стуле в позе человека, которого добили последним ударом. Ее отловили в квартире недалеко от мастерских художников, в Пантене.
