Шарко ненавидел ее: она обманула их, обвела вокруг пальца, но он ни секунды не сомневался, что она действительно любит дочь и не пожалела никаких сил, чтобы вернуть ее.
– Вы догадываетесь, что для вас наступают трудные времена, – бросил он глухим голосом.
Она кивнула, без злобы и горечи:
– Я готова отсидеть. Но прошу вас, вытащите мою дочь из этого ада…
Люси теперь тоже не испытывала прежнего гнева против Шапелье. Это была просто еще одна жертва Ангела. Жалкое орудие его мести.
– Помогите нам. Расскажите все, что вам удалось узнать.
Летиция уходила в себя, ее глаза потухли. Шарко пожалел, что именно ему придется отправить ее за решетку.
– В смысле информатики ничего, чего вы бы уже не знали… Я все вам сказала… Он не оставил никаких следов, не совершил ни единой ошибки, которая позволила бы его локализовать… Я думала о телефоне Флоранс. Можете попробовать его отследить, но это ничего не даст, я уверена. Он должен был отключить его, как только перестал использовать, и с тех пор посылать сообщения из нейтральных точек…
– Ошибки всегда возможны, – заметил Шарко. – Именно потому мы их в конце концов и задерживаем. Так что телефон мы отследим.
Она кивнула:
– Когда он похитил Флоранс и начал посылать мне сообщения, я не могла понять. Почему моя дочь? Почему я? А вот когда я увидела, как упал тот человек, я поняла, что он использовал меня как оружие.
Устало и тяжело она поднялась со стула и подошла к закрытому окну. Посмотрела вниз. Вид сверху на улицу Бастион, как минимум метрах с двадцати.
– Он знал, что я работаю здесь, но не знал, в каком именно кабинете, вот почему он приказал спуститься в приемную… Я вполне могла активировать ПИН-код с того места, где сейчас нахожусь… Это значит, что лично меня он не знает, но знает мою дочь. Причем во плоти, а не только под псевдонимом Flowizz: она никогда ничего обо мне не говорила в сетях, выходит, он общался с ней и, чтобы выяснить, кто я и где работаю, напрямую задавал ей вопросы.
– У вас нет никаких догадок? – спросил Шарко. – Зацепок, кто бы это мог быть?
– Нет. Дочь жила своей жизнью, я ее видела пару раз в месяц. Я просмотрела список ее друзей на Facebook, одного за другим, но впустую… Ангел может быть кем угодно, и я даже уверена, что он убрал себя из списка, чтобы не оставить никакого следа… У меня есть ключ от квартиры Флоранс, я там все перевернула. Но ничего не нашла. Ни одной зацепки. – Она рухнула в кресло. – Последние четыре-пять лет она работает фрилансером в области информатики. Она очень активная молодая женщина. Много ездит, встречает новых людей. Возможно, Ангел – один из них: служащий, клиент, один из специалистов-компьютерщиков, которые крутятся вокруг нее. Но у нас так мало времени. Как вы хотите, чтобы…
– Вам что-нибудь говорит название «Cyberspace»? – прервала ее Люси.
Летиция Шапелье ненадолго задумалась, а затем кивнула:
– Я это где-то уже слышала. Думаю… что Флоранс работала с ними, она мне о них говорила… – У нее в глазах блеснула надежда. – А что? Вы напали на след?
Больше чем след – уверенность. Ангел работает в «Cyberspace», он встречался с Флоранс и знал, что ее мать служит в полиции. Люси перехватила взгляд Шарко: здесь надо срочно сворачиваться и мчаться в Кламар, до истечения срока ультиматума остается пять часов, у них земля под ногами горит.
Майор протянул руку:
– У вас есть протокол быстрого закрытия сайта?
Летиция заколебалась, два синих блестящих камня ударили в сердце Шарко.
– Если вы сделаете это, вы убьете ее.
– Мы этого не сделаем. Но мне нужен протокол.
Она вытащила флешку из центрального процессора и отдала ему. Взяв ее, он проворно поднялся со стула:
– Придется следовать процедуре. Мне очень жаль, Летиция…
– Найдите мою дочь.
Шарко взглянул ей в лицо, взгляд его был явно излишне настойчив, и Люси уловила их молчаливый разговор. Прочла ли она сожаление в зрачках мужа? Или долю сочувствия? Франк отвел глаза и посмотрел на часы:
– Четверг, 10 ноября, 16:12. Летиция Шапелье, вы арестованы…
28
Великое безмолвие воцарилось в «пежо», как только Николя повесил трубку. После почти одиннадцати часов засады они с Одри больше не слышали даже стука дождя по крыше, и им стало казаться, что они одни в целом мире на этом жалком островке на Уазе, поглощенные тьмой, не имея возможности включить ни потолочный свет, ни фары.
Они уже изучили все закоулки заброшенной верфи, каждый ее квадратный метр, который они обследовали по очереди – просто чтобы размять ноги, убить время, выбраться из своего заточения, насыщенного водяными испарениями и запахом пищи. Засады были, конечно, самой неприятной, но совершенно необходимой частью их профессии. Согласно договоренности, скоро им на смену приедет другая команда, засада должна продолжаться беспрерывно, группами по двое, как минимум до полуночи воскресенья. Ожидание становилось невыносимым, и парочка утвердилась в мысли, что нынче вечером Каратель не появится.
– Летиция Шапелье… В себя прийти не могу, – выдохнул Николя.
Им сообщили эту новость по телефону. Эффект ударной волны. Одри откинулась затылком на подголовник кресла, но все ее тело оставалось в напряжении. Она снова принялась рисовать пальцем человечков на верхней части ветрового стекла.
– Подыхающая от страха мать, чья дочь находится в смертельной опасности, позволила манипулировать собой и делала все, чтобы спасти своего ребенка, – сказал Николя. – Она стала жертвой обстоятельств. Откуда она могла знать, что ПИН-код убьет кого-то?
– Это ничего не оправдывает, – сухо ответила Одри. – В сущности, она как они. Она действует, и люди умирают. Семьи разрушены. Выжившие никогда не оправятся от потери близких, несмотря на все препараты, которыми их пичкают, и сеансы у психиатров. Все это как мертвому припарка, анестезия. – Она резким движением застегнула молнию куртки. – Грань слишком тонкая, Николя. Однажды ты оказываешься со взрывчаткой, привязанной к телу, потому что ты перешел эту грань. Даже если часть ответственности лежит на обществе, которое уничтожает тех, кто в него не вписывается, у тебя был выбор, ты мог этого не делать, но сделал. Такое нельзя ни терпеть, ни прощать. Мы не имеем права, ради наших детей и тех, кто терпит адские муки, на которые их обрекают эти люди. Если их прощать, то мы превратим наших детей в завтрашних монстров.
Николя ощутил всю горечь, которая скопилась в ее сердце. Прощение освобождает от прошлого, но Одри предпочла остаться его пленницей. Она вышла, сильно хлопнув дверцей. Напарник увидел, как она идет вдоль жестяной стены ангара и исчезает за углом. Одри – умная молодая женщина и, скорее, жизнерадостная. На протяжении всех этих часов они рассказывали друг другу о своей жизни, о работе и корнях. Одри училась на юридическом факультете в Тулоне, прежде чем прошла конкурс и стала копом. Она утверждала, что в ней скандинавская кровь, что по дедушкам-бабушкам она из лапландских народов, а часть дальних родственников до сих пор живет в окрестностях Алты, в норвежской Лапландии. Она там ни разу не была, Николя так и не понял почему. Створки ракушки захлопнулись, едва он захотел коснуться более личных аспектов ее жизни. Он заметил, как болезненно она реагирует на все, связанное с правосудием. Еще хуже, чем если речь заходит о терроризме. К этой теме вообще не подступиться.
