Это означало, что засада Николя или его сменщиков сработала. Каратель прибыл осмотреться перед назначенным на воскресенье боем и попал в ловушку. Похоже, финал операции был довольно бурным, раз преступника не удалось взять живым.
Спускаясь по лестницам после визита в кабинет психиатра, Одри потирала тыльной стороной ладони покрасневшие от волнения глаза. Перечитывать письмо, аккуратно убранное в глубину ее сумки, было настоящим адом. Ничего не менялось, ни ее психическое состояние, ни мучения, но специалист утверждал, что это нормально, потребуется еще один или два приема дюмеронола, чтобы результаты терапии стали ощутимы.
В стенах клиники «Сальпетриер» Одри чувствовала нарастающее напряжение, связанное с паводком. Медицинский персонал нервничал и говорил только о катастрофе. Внизу какие-то мужчины выгружали мобильные электрогенераторы. Во дворе из превентивных соображений устанавливали помпы, трубы от которых спускали в подвалы. Технические команды, увешанные соответствующим оборудованием и инструментами, ходили по коридорам с замкнутыми лицами.
Насколько поняла Одри, все здания клиники располагались в затопляемой зоне, а горизонт постепенно поднимающихся грунтовых вод проходил как раз под операционным блоком. Разлив не только опустошал поверхность, он невидимо завладевал подземным Парижем. Пациент, рано утром вышедший из здания покурить, рассказывал, что видел, как вдоль стен бегут крысы. Животные, вот так покидающие потемки ради света, были явно дурным предзнаменованием.
Прежде чем вернуться на работу, Одри захотела увидеть бедствие собственными глазами. Поэтому, надев наушники и настроившись на новостные передачи, она остановилась на Аустерлицком мосту, прежде чем перейти через него. Опершись о каменный парапет, зеваки завороженно и, конечно же, испуганно наблюдали за небывалым зрелищем. Некоторые туристы даже фотографировали. Никогда еще она не видела реку такой раздувшейся в своем старом грязном платье. Поток полз, как гигантская анаконда, молчаливый монстр, с садистской медлительностью бесшумно проникающий вглубь поселения, чтобы тем вернее его удушить. Перегнувшись через перила, Одри почти могла прикоснуться к его холодной коже.
По последней информации, идущей в прямом эфире, пресловутому Зуаву в нескольких километрах к западу вода дошла уже до складки на левом локте. Ее уровень достиг шести с половиной метров, и Vigicrues предсказывал шесть метров девяносто через два дня, то есть на восемьдесят сантиметров больше, чем в 2016-м, прежде чем начнется медленный спад.
Шесть метров девяносто… Одри не могла прикинуть, поднимется ли вода выше набережных и разольется ли по бульварам и улицам, как это уже случилось во многих городах региона. Или же, как предсказывал Ангел, Аустерлицкий вокзал поплывет.
В любом случае, как сообщало радио, премьер-министр только что дал зеленый свет плану обеспечения бесперебойной работы правительства, подразумевающему немедленный переезд исполнительного аппарата в крыло Венсенского замка. Входы в четыре станции метро, наименее защищенные от опасности, были замурованы, движение по путям вдоль берегов запрещено, вступили в силу новые правила, минимизирующие движение в столице.
Как и персонал клиники «Сальпетриер», сотрудники администраций, местных учреждений, зданий и предприятий, находящихся в зоне риска, действовали согласно их собственным ППРН, то есть планам предупреждения риска наводнений. Закрытие нескольких крыльев Лувра, музея Орсэ, Оранжери и перемещение тысяч произведений искусства на верхние этажи. В префектуре полиции установили электрогенераторы, сформировали две мобильные санитарные группы, эвакуировали персонал, работающий в подвальных помещениях… Другие меры принимались в центрах переработки отходов или производства питьевой воды, в школах, мэриях отдельных округов из зоны риска или в Управлении парижского транспорта, которое выдавало со своих складов тонны бетона, цемента и песка, чтобы как можно лучше защитить наиболее уязвимые точки. Паутина запретов, эвакуаций и сигналов тревоги легла на Париж и рисковала вогнать его население в такую же нервную истерию, как в муравейнике, потревоженном ногой человека.
Одри села в поезд метро на станции «Сен-Марсель». Тревожные и замкнутые лица пассажиров, уткнувшихся носом в прессу, где первые полосы делили дело Шевалье и природная катастрофа. Пальцы, скользящие по экранам телефонов, бегающие взгляды, словно каждый должен опасаться соседа. Все вместе, слипшиеся в один комок и в то же время такие одинокие в своих пещерках. Мало-помалу люди отдалялись друг от друга, больше не соприкасаясь, не разговаривая, почти становясь машинами. Одри с горечью сжала свой мобильник. Если бы только она сумела от него избавиться, забыть социальные сети, которые вместо того, чтобы создавать связи, только изолировали каждого в своем пузыре.
Но оставался Ролан… Это безумие, которое она вполне осознавала, но не могла ему противостоять.
Она приехала в Бастион около одиннадцати. Грузовички со спутниковыми антеннами исчезли, на улицу вернулось видимое спокойствие, но пресса не отставала: об этой истории будут говорить еще долго, без конца обсуждая проблемы безопасности, распространения информации, кибертерроризма нового типа…
Шестью этажами выше она сначала направилась к кабинету начальника. Шарко изложил ей то, чего не стал писать в сообщении: похищение Николя и его спасение in extremis
[80] в лесу Бонди, где были прикончены убийца и его собака.
Помимо шока от новостей, Одри показалось, что она получила удар ножом в сердце, когда на какие-то две-три секунды представила себе будущее без Николя. Речь шла не только о колоссальной боли от потери коллеги во время уголовного расследования, нет, на нее внезапно напало ощущение глубинной пустоты, черной дыры, которая перекрыла ей дыхание и стала втягивать в себя.
Она выбросила эти мысли из головы, как если бы они были запретны, и испытала насущную потребность проверить на мобильнике, нет ли нового сообщения от Ролана. Ничего в этом не было хорошего, а ее дерганые жесты и дрожь служили тому лишним подтверждением, но что она могла поделать?
В их общем кабинете был один Николя, с кружкой кофе в руке он стоял перед окном, спокойный, но поглощенный своими мыслями. Как он мог вот так стоять после всего, что ему пришлось пережить?
Снаружи на стройке вертелся подъемный кран, с агрессивным пиканьем перенося устрашающие бетонные блоки. Небо опять приобрело бледный оттенок, ни серый, ни перламутровый, нечто вроде вязкой массы, которой затянуло весь город. Отсюда не было видно ни Сены, ни причиненных ею опустошений, но Николя знал, что часть Аньера превратилась в одно большое озеро, а про мостки можно было забыть, потому что они были слишком коротки. Рано утром дежурные службы на воде попросили последних остававшихся обитателей барж покинуть порт. Николя выгнали из дома.
Порт Ван Гога стал просто кладбищем, а баржи – могилами.
Одри поставила термос с чаем к себе на стол и осталась сидеть там, не зная, что ей делать. Николя был из отчаянных упрямцев. По словам Шарко, он отказался от врачебного осмотра, как и от предложения взять свободный день, чтобы прийти в себя. Лечение работой… У стены слева от его стола она заметила набитую доверху большую спортивную сумку. Одри подумала о паводке и о баржах. Ну конечно…
