А Кейтлин терпела адские муки, скрипя зубами и плача от боли и усталости. Софии же казалось, что роды тянутся уже целую вечность. Они с Саскией склонились над кроватью. В перерывах между схватками Саския ощупывала вздувшийся живот Кейтлин и кивала, пытаясь приободрить ее:
– Скоро все закончится. – Она повторяла эти слова чуть ли не весь день, но «все» никак не заканчивалось, а становилось лишь хуже.
Кейтлин плакала, а когда начинались очередные схватки, принималась пронзительно кричать. Огромная и неуклюжая, поскольку и сама вот-вот должна была родить, София склонилась над подругой, чтобы бережно утереть ей пот с лица влажной тряпицей.
В широко раскрытых и устремленных в никуда глазах Кейтлин застыла мольба.
– Я не могу, я больше не могу, Господи! Боже милосердный, избавь меня от мук! Я сейчас умру! – выдохнула Кейтлин, по щекам которой струились слезы. – Где Гидеон? Пожалуйста, приведи Гидеона, Софи!
– Кулли сбегает за ним, но да, ты можешь сделать это, родная, прошу тебя, ты должна. Саския говорит, что нужно потерпеть еще немножечко, – прошептала София, гладя Кейтлин по голове и расправляя влажные сбившиеся волосы. На самом же деле ей хотелось убежать куда глаза глядят из хижины, которая вот уже два дня как превратилась в пыточную камеру… Она упрекнула себя за подобные мысли, особенно если учесть, что ей вот-вот предстоит пройти через то же самое.
Зейдия суетливо расхаживала за занавеской, бормоча, что видела, как «они» не сводят глаз с Кейтлин, но она не позволит «им» пройти мимо нее.
– Прекрати! – прошипела ей София. – Кулли еще не привел мужчин? – Спина у нее разламывалась от боли, она неимоверно устала, а к ужасу от осознания того, что Кейтлин может умереть, примешивался страх, что Гидеон не успеет сказать ей последнее «прости». Она знала, что должна молиться о Кейтлин и ребенке, но разум отказывался повиноваться ей, и она лишь тупо повторяла: – Прошу тебя, Господи, прошу тебя, приведи Гидеона вовремя.
Зейдия убралась прочь, пробормотав что-то насчет того, что принесет куриных перьев. Нынешней весной дожди лили почти без перерыва, вот и сейчас прогремел гром, блеснула молния и по крыше забарабанил дождь. «По крайней мере, крыша больше не протекает», – подумала София, что в данных обстоятельствах было хотя бы слабым, но утешением.
Саския, сходившая с ума всякий раз, стоило Кулли отлучиться куда-нибудь, не находила себе места, беспокоясь о том, что сын отправился неведомо куда в такую грозу, да еще и в одиночку. Он взял старую рабочую лошадь, но долина была большой протяженности, так что мужчины могли оказаться где угодно и Кулли будет нелегко отыскать их.
На вторую ночь она задремала на мгновение. София подошла к ведру с водой, которое принесла Зейдия, налила немного в таз и принялась выжимать тряпицу, чтобы вытереть лоб Кейтлин, после чего быстро плеснула себе водой в лицо, пока Саския, отпустив запястья Кейтлин, сполоснула руки и протерла глаза. За эти два дня обе наспех перекусили крошками холодной кукурузной лепешки да вздремнули на ходу, поэтому сейчас буквально валились с ног от усталости.
За занавеску, ковыляя, вошла Зейдия и принесла чай из сумаха. Саския и София с благодарностью приняли его, после чего, пользуясь представившейся возможностью, на мгновение смежили веки. Обе заснули, уронив головы на руки. Проснувшись, они увидели, как Зейдия склонилась над Кейтлин, поднося ей ко рту чашку, а потом дрожащей рукой обсыпала ее какими-то веточками и перьями, что-то яростно бормоча при этом.
– Чтобы не дать духам забрать ее, – пояснила Зейдия, когда Саския с Софией оттащили ее прочь.
Глаза Кейтлин распахнулись, и она, выгнувшись от боли дугой, закричала:
– Начинается! Почему ребенок не выходит? У меня больше нет сил! Я умираю, мне нужен Гидеон! Пожалуйста, Софи! Приведи Гидеона!
Она схватила Софию за руки и завыла по-звериному, пока Саския сначала поглаживала ей живот, а потом раздвинула ноги со словами:
– Хорошо! Вот, вот, выходит! Уже идет! Тужься, тужься! – Саския кричала, чтобы голос ее заглушил шум весенней грозы, барабанящей по крытой дранкой крыше и пригоршнями швыряющей дождь в трубу, отчего огонь в очаге протестующе шипел.
Кейтлин громко ахнула и заплакала:
– Я не могу, не могу! Софи, ты обещала! Сдержи слово… ребенок… ты обещала… ой… Боже милостивый!
– Забудь об обещаниях и тужься! – приказала Саския, стискивая запястья Кейтлин, когда та вновь уперлась ступнями в изножье кровати. Кейтлин застонала, поднатужилась и издала какой-то звериный вой, как вдруг Саския принялась что-то вытаскивать из-под нее – нечто, покрытое кровью и белой слизью. Перерезав пуповину, Саския быстро промыла младенцу ротик и глазки, после чего легонько шлепнула по спинке. Последовало секундное молчание, за которым комнату наполнил здоровый рев младенца.
– Девочка, – сообщила Саския, приподнимая ребенка на вытянутых руках. – Здоровая девочка. Она плачет, хорошо. – Вытерев ребенку личико, Саския завернула его в стеганое лоскутное одеяльце и уложила в колыбельку. Повернувшись к Кейтлин, она вновь принялась разминать ей живот, и в руках у нее оказалось нечто окровавленное и пульсирующее. – Помогите мне. Дайте сюда нож.
Комната закружилась у Софии перед глазами, и она поспешно зажмурилась, пытаясь побороть охватившую ее слабость. Когда же наконец она вновь открыла глаза, Кейтлин неподвижно лежала на кровати. Глаза ее были закрыты, а лицо заливала неестественная бледность. София огляделась в поисках Саскии, но ее нигде не было видно.
– Кейтлин? – София стиснула руку подруги, но та не ответила на пожатие. – Кейтлин? Кейтлин? Очнись! Ох, Кейтлин, родная, очнись же! – Но ответа не было. – Нет! Кейтлин! Очнись! – А Гидеон так и не успел проститься с нею… Это было единственное, чего в конце хотела Кейтлин. И вот теперь она умерла.
София заплакала. У двери спиной к ним стояла Зейдия, помахивая в воздухе сухими веточками и перьями.
– Они забирают мать, забирают и ребенка, если могут, но я не позволю духам войти сюда. Не бойтесь. Я крепко держу Кейтлин и ребенка, пока они не уйдут. Забирайте ребенка, да поживее!
София слишком устала и измучилась, чтобы понимать, что делает, и потому послушно склонилась над колыбелькой и взяла на руки сверток с девочкой, после чего стиснула безвольную руку Кейтлин.
Лицо Кейтлин было белым, и София подумала, что такой белизны у человека быть не может, но вдруг ресницы у подруги затрепетали и она открыла глаза.
– Ты сказала, что у меня девочка! – прошептала она. – Хвала Господу! Дай мне посмотреть на нее.
– Это хорошо, что ты разговариваешь, – заметила Саския, медленно и неуклюже – сказывалась невероятная усталость – входя в комнату с тазом горячей воды и тряпицей. – Сейчас я тебя обмою, а потом ты ее покормишь.
В комнате висел тяжелый запах пота и крови. София показывала ребенка Кейтлин, пока Саския обмывала ее, а потом обрядила в чистую длинную сорочку без пуговиц, после чего каким-то образом вытащила из-под нее пропитавшийся кровью тюфяк и заменила его свежим. Затем Саския вложила девочку в руки Кейтлин, и та неуверенно и слабо улыбнулась, глядя, как малышка судорожно сжимает и разжимает крохотные ручонки и маленькие розовые губки, словно собираясь что-то сказать.
