София решила, что настало время сеять семена табака, которые она позаимствовала у Томаса. Никто из белых не знал, как нужно выращивать табак, но София не сомневалась, что это отлично известно Сету, Нотту и Мешаку, и потому оказалась совершенно не готова к тому, что они откажутся. К ее изумлению, которое сменилось гневом, они заявили, что ничто не заставит их вновь сеять табак подобно рабам. Все свои надежды София возлагала исключительно на табак, она плакала и ругалась, но мужчины упорно стояли на своем:
– Нет, мисс Софи. Мы не станем этого делать.
Анри попытался воззвать к голосу ее разума, но ему понадобилось много времени и сил, чтобы убедить ее в том, что для выращивания табака требуется множество рабочих рук. Таковых у них не было, так что если она не хочет обзаводиться рабами, то и рабочих у нее будет немного, а табака – еще меньше, да и в любом случае сейчас им нужнее не табак, а провиант для следующего года. Припертая к стене его неоспоримыми доводами, лишившаяся всякой надежды, пребывающая на последних днях беременности, не находящая себе места от тревоги и беспокойства, нервничающая и взбешенная, София разрыдалась и стала кричать, что ненавидит Анри и что негры должны вернуть ей подаренную им землю. Анри взял ее за плечи и очень спокойно заявил, что никто ей землю не вернет, что она теперь принадлежит им по праву и что все они нуждаются друг в друге, если хотят выжить; здесь Вирджиния, а не Англия, и она не благородная владетельница поместья. Когда родится ребенок, она непременно почувствует себя лучше.
У Софии не осталось воли к сопротивлению, и она отказалась от мысли выращивать табак, устало подумав, что теперь ей уже все равно. Она ждала наступления каждого нового дня, но если он что-то и приносил ей, то только раздражение, а затем куда-то подевалось и оно. Она попыталась подготовиться на случай смерти, вероятность которой – особенно после того, что случилось с Кейтлин, – представлялась ей вполне возможной. К тому же она то и дело вспоминала мать и Лавинию. Быть может, молитва укрепит ее. Пытаясь заглянуть в то время, когда роды останутся позади, она отыскала в своем молитвеннике раздел службы по воцерковлению
[21] женщин после родов.
– Господи всемогущий, прими смиренную благодарность нашу за то, что разрешил ты эту женщину, рабу твою, от бремени великой боли и опасности деторождения.
С шумом захлопнув книгу, София швырнула ее в угол. Она не чувствовала в себе смиренной благодарности; она чувствовала себя толстой и злилась на всех и вся. Тот, кто составил эту молитву, явно никогда не бывал в шкуре встревоженной будущей матери. Но чем больше она старалась забыть слова о великой боли и опасности, тем ярче вспоминались ей страдания Кейтлин. Странно, но сама Кейтлин, похоже, забыла, сколь ужасными были роды Рианнон. А вот София забыть их не могла.
Вернулась Малинда. Но уже через два дня София вновь отправила ее на факторию с наказом не возвращаться, пока она не родит ребеночка.
София перестала спать по ночам. Ее мучила духота, и она лишь ненадолго забывалась коротким сном. Случайный вскрик ночной птахи или храп Зейдии в соседней комнате запросто могли разбудить ее.
Когда однажды вечером, уже в постели, она почувствовала тяжесть внизу живота, то от переутомления не обратила на нее внимания и задремала полусидя. Но немного погодя ее все-таки разбудили периодические приступы тянущей боли. Они следовали один за другим, постепенно усиливаясь, и перерывы между ними становились все короче. Впрочем, к ее удивлению и облегчению, едва ли их можно было назвать невыносимыми. «Слава богу, – подумала она, – если все ограничится только этим, то до утра можно будет не посылать за Саскией». Стараясь не обращать на них внимания, София вновь задремала.
И вдруг она проснулась, оттого что живот у нее словно бы сдавило огненными тисками, да так, что она едва могла дышать.
– Анри! – ахнула София и потрясла крепко спящего супруга. – Анри! Приведи Саскию!
Она вновь сильно тряхнула его, и он наконец застонал, недовольно ворча:
– Зачем? Что случилось?
– Зачем, по-твоему, я бужу тебя посреди ночи? Затем, что это… ребенок! О-о-о-ой! – София поперхнулась. – О господи! Веди сюда Саскию! Немедленно!
Анри спросонья потянулся за свечой, не нашел ее, взъерошил волосы и опустил ноги на пол. Ему снилась Франция; он часто видел сны о том, как возвращается на родину, и потому, просыпаясь, не сразу соображал, что остался в Вирджинии. Нашарив на полу штаны, он натянул их в темноте.
– Саския, bien sur
[22], немедленно, – пробормотал он и едва не упал, налетев на табурет по пути к двери.
Позади него раздался крик Софии:
– Поторопись!
Саския вызвалась ночевать на тюфяке на полу хижины Софии и Анри до тех пор, пока не родится ребенок, но на тот момент, когда она сделала свое предложение, здесь и так было тесно: в доме жили Кейтлин, Гидеон, Рианнон, Тьерри, Малинда и Зейдия, не пожелавшая расставаться со своим прежним спальным местом в куче тряпья у очага, хотя мужчины построили для нее небольшую уютную хижину на одну комнату, причем совсем недалеко. В хижине Зейдии наличествовал сложенный из камня очаг, подвесная койка и отличный соломенный тюфяк. Мешак, оказавшийся мастером на все руки, смастерил для нее стол и два стула, а Кейтлин подарила стеганое одеяло. Все они сочли, что хижина выглядит очень уютной и прелестной. Но Зейдия лишь окинула ее небрежным взглядом и вернулась к своему гнезду у очага, заявив, что она подумает над этим.
Малинде пришлось отказаться от привычки спать рядом с Софией, поскольку после свадьбы Анри твердо заявил ей, что отныне это его место. Тогда девчушка попыталась пристроиться под боком у Зейдии, но той это пришлось не по вкусу, и она отправила Малинду ночевать на тюфяке в гордом одиночестве.
И сейчас Анри споткнулся о пустой тюфяк Малинды, судорожно шаря в темноте в поисках собственных сапог, поскольку с приходом весны повсюду развелись гремучие змеи и медянки, а он панически боялся быть укушенным. Да и наступить на Зейдию ему хотелось ничуть не больше, чем на змею. Стоило пожилой негритянке заснуть, как ее было не разбудить и пушкой, пока она не просыпалась самостоятельно. При этом она грозилась наложить проклятие на того, кто посмеет потревожить ее сон или попытается разбудить до того, как она изволит проснуться сама.
– Лампа, где же эта лампа? – бормотал Анри. – Мои сапоги! – Раздался грохот, когда он локтем зацепил упомянутую лампу.
– Анри, иди уже скорее! – пронзительно закричала из спальни София, в голосе которой прозвучали истерические нотки. – Мне нужна Саския! Срочно! О-о-о-ой! О-о-о-ой! – застонала она. – Помоги мне!
С тюфяка Зейдии донеслось сердитое ворчание. Анри выскочил в темноту босиком.
