София заявила, что не заметила шипов, а поскольку это удалось Мешаку, то и владеть тарелками должен он, ведь тот, кто их разрисовывал, наверняка хотел бы, чтобы они достались человеку, способному по достоинству оценить шипы. Мешак очень гордился этими тарелками, и ему доставляло удовольствие просто смотреть на них. В придачу к ним он вырезал набор роговых ложек и вилок. Нет, он не ел с фарфора, для этого посуда была слишком изящной, но сам факт обладания столь симпатичными вещами доставлял ему неслыханное удовлетворение. Владение ими доказывало, что он больше не раб.
Через пять дней после того, как Малинда предупредила его, он ощутил приближение чужаков. Ночь выдалась безлунной, полной привычных звуков: треска цикад, вскриков ночных птиц на деревьях и рыка диких зверей вдалеке. Люди и лошади ждали, и, лежа на своем огороде, он различал их темные силуэты, подбирающиеся к нему со стороны сада. Он насчитал пятерых. Его хижина станет первой на их пути.
На нижней границе сада они остановились, чтобы сориентироваться.
Не обменявшись ни словом, люди спешились и стали тихонько подкрадываться к хижине. Мешак отлично видел в темноте. Он рассмотрел, что трое были с ружьями, один нес свернутую веревку, а последний был нагружен чем-то лязгающим. Железные цепи и кандалы. Они явно рассчитывали проделать все быстро, чтобы спящие очнулись связанными и с кляпами во рту, а потом заковать их в кандалы. Мешак покрылся холодным потом. Вот они подобрались к его хижине и обменялись жестами: входим внутрь, берем его, пока он еще сонный; он самый крупный из них, поэтому засовываем ему кляп, чтобы он не разбудил остальных; мы схватим их всех. Было очевидно, что им доводилось проделывать подобное неоднократно.
Один за другим они скрылись внутри. И только лишь мужчина с цепями и кандалами остался ждать снаружи. Мешак шестым чувством угадал, что он и есть Охотник на рабов.
Досчитав до трех, Мешак сделал глубокий вдох и потянул за аркан в правой руке. Пригнув голову, он затаил дыхание и стал ждать. Но ничего не произошло. Он потянул сильнее. А потом рванул аркан уже изо всех сил. Изнутри хижины донесся грохот, когда котел с теплой смолой опрокинулся на пол у очага. Большая лужа растеклась ручейками по полу, которые подобрались к огню и дальше, к груде сосновых иголок. И тут раздался крик:
– В постели ниггера нет! – И вслед за этим вопль: – Да тут уже полыхает со всех сторон! Проклятье, валим отсюда!
В это мгновение Мешак потянул за второй аркан и дверь хижины с грохотом захлопнулась, а тяжелый деревянный брус, врезавшись в подпорный клин, запер дверь снаружи. Он долго возился с этим нехитрым приспособлением, опытным путем определяя длину бруса, наиболее подходящую для того, чтобы при ударе намертво заклинить дверь. И вот теперь открыть ее изнутри было невозможно.
Послышались крики и проклятия, а потом с громким шумом вспыхнула смола. Столб пламени ударил из дымовой трубы, а пол и все его запасы сухих шишек и игл занялись моментально. В щели стали видны багровые отблески пламени. Человек, стоявший снаружи, отшвырнул цепи и ножные кандалы и бросился к двери, силясь отодвинуть брус, запиравший ее. Изнутри доносились отчаянные крики и глухие удары: люди, оказавшиеся в огненной ловушке, пытались открыть дверь. Но Мешак выдолбил специальную прорезь, в которую вошел брус, и аркан, который он крепко сжимал в кулаке, намертво удерживал его на месте.
А потом, пока Охотник на рабов всем телом налегал на дверь, Мешак отпустил аркан, так что его противнику удалось-таки поднять брус и распахнуть дверь настежь. Тотчас же пламя, охватившее к тому времени уже всю хижину, с гулким ревом рванулось наружу и поглотило его. Волна жара покатилась в сторону Мешака, опалила ему лицо и заставила поспешно нырнуть под мокрые листья тыкв, а когда он все-таки приподнял голову и, прикрывая глаза рукой, посмотрел в сторону хижины, то на мгновение на фоне открытой двери разглядел несколько силуэтов. Они ступали неуверенно, дергаясь, словно марионетки, а потом упали на колени. Их отчаянные крики заглушил дикий вопль, который издал Охотник на рабов. Он судорожно размахивал руками, пытаясь сбить пламя и выбраться из огня, но уже не видел, в какую сторону должен бежать, чтобы спастись. Ослепленный и горящий, словно факел, он кружился на одном месте, пока наконец не споткнулся о валявшиеся на земле цепи и не рухнул посреди двора Мешака.
Мешак же лежал, уткнувшись лицом в землю, чувствуя, как жар от горящей хижины припекает ему спину. Когда же языки пламени опали, а жар немного ослабел, он выбрался из своего укрытия и приблизился к обугленной фигуре на земле. Охотник на рабов был еще жив, но жить ему оставалось недолго. Огонь начисто слизал кожу с его лица, так что обнажились кости; в черном провале рта виднелись зубы; сам же он, агонизируя, издавал какое-то нечеловеческое повизгивание. Мешак и не подумал облегчить его страдания, он просто стоял и смотрел.
– Теперь я свободен, – сообщил он ему таким тоном, словно они вели светскую беседу. – Поэтому я ненадолго составлю тебе компанию. Жаль, что тех рабов, которых ты поймал, нет здесь сейчас. – Он опустился на землю и стал ждать. Веки у Охотника на рабов сгорели, и потому он смотрел прямо на Мешака. Время от времени он издавал жуткие хлюпающие звуки, а потом умер.
В серых предрассветных сумерках, когда хижина превратилась в груду дымящихся бревен, Мешак наконец встал и потянулся. Он принес лопату и мешок, которые держал под рукой. Он собирался сложить все, что осталось от Охотника на рабов и его подручных, в мешок и закопать его в лесу, подальше от полей. Ему не хотелось, чтобы во время пахоты плуг наткнулся на их останки. Он не желал, чтобы их проклятый прах оказался на полях. А кандалы, цепи и то зло, что они принесли с собой, он закопает вместе с ними.
Правда, он не знал, как объяснить, откуда взялись лошади и седла, но он что-нибудь придумает. Ха, пять лошадей, несколько мушкетов, немного денег в одной из седельных сумок и даже вяленое мясо. Он швырнул его в мешок с останками. Кости обгорели лишь частично, а череп так и вообще был едва тронут пламенем. После недолгого раздумья он бросил в мешок монеты, присовокупив к ним и седельные сумки. Все это было злом, за исключением лошадей. По одной для каждого хозяйства. Лошади не могут быть злом.
Он принялся орудовать лопатой, думая о том, как объяснит случившееся. Де Марешали и Ванны придут в ужас, узнав, что его хижина сгорела, и станут с тревогой и озабоченностью расспрашивать, как это случилось. Ему придется сделать вид, будто он расстроен несчастным случаем, и сказать, что перекладывал пол, намереваясь залить щели смолой, но горшок с нею оказался слишком близко к открытому огню, и он и глазом не успел моргнуть, как тот вспыхнул. Он скажет, что ему еще повезло, что на время работы он догадался вынести тарелки, стол и табуретки в сарай, ведь он не хотел, чтобы София горевала о том, что такие славные вещи были уничтожены пожаром.
А новую хижину он построит чуть дальше. Он сделает ее просторнее и даже внесет в нее кое-какие усовершенствования. Он не смог сдержать улыбку. Похоже, он задержится здесь еще ненадолго.
Глава двадцать пятая
Домашние хлопоты
Сентябрь 1758 года
