– Папа, я хочу посмотреть на единорога! – принималась канючить всякий раз Китти, стоило ему упомянуть о них. – А почему в нашем лесу нет единорогов?
– Потому что единороги – существа волшебные и прекрасные, они могут жить только во Франции. В Вирджинии люди не поняли бы, для чего они нужны. Они бы пустили их на окорока.
Разрываясь между замешиванием теста, штопкой, стиркой, изготовлением мыла и свечей, огородом и спасением Шарлотты от очередных неприятностей, София вела отчаянную и мужественную борьбу за то, чтобы дети не остались неучами. Научив их читать и писать, она придумывала для них задания из своего молитвенника, стихи брала из Библии Кейтлин и старого альманаха, принадлежавшего мистеру Баркеру, а заодно напрягала собственную память, стараясь вспомнить все, чему учили ее саму на уроках математики и географии. Она рассказывала детям сказки и мифы Древней Греции и Рима, познакомила их с жизнеописанием Тюдоров и событиями гражданской войны, равно как и не обошла вниманием казнь Марии Стюарт, кровавую историю которой дети обожали. Она заставляла их производить вычисления на сланцевых пластинках, на которых они писали камешками песчаника. По ее настоянию они заучивали наизусть и пересказывали ей псалмы.
Старших мальчиков она даже пыталась научить латыни, но поскольку дальше второго склонения ничего вспомнить не смогла, то отказалась от этой затеи, к большому их облегчению. Анри не выказывал особого интереса к тому, чтобы на постоянной основе обучать детей латыни или чему-либо еще, хотя он упорно вдалбливал в Китти французские слова и фразы. Но, уступая нажиму жены, особенно когда погода оказывалась настолько плохой, что ему нужен был повод, дабы остаться дома, Анри припоминал и сказки Жана де Лафонтена, которые ему читали в детстве.
– Вы слышали историю «Лиса и виноград»? А «Смерть и дровосек»? – спрашивал он, после чего принимался изображать их в лицах на смеси английского и французского. Именно таким образом дети приобрели некоторый французский словарный запас, хотя и без грамматики. София также преподавала им основы музыки, разучивая с ними те английские баллады, которые помнила сама. Она надеялась раздобыть бумагу и краски, чтобы однажды начать давать девочкам уроки акварельной живописи. Заниматься еще и итальянским она не планировала, поскольку и сама плохо его помнила.
Когда же вдохновение покидало ее, дети готовы были часами слушать о первом бале Софии в Сент-Джеймсском дворце. София давала волю своему воображению, живописуя сценки придворной жизни в понятных им выражениях, поскольку они не имели ни малейшего представления о роскоши и торжественных церемониях. У нее более не было своего голубого с серебром бального платья, чтобы продемонстрировать его: оно пало едва ли не первой жертвой здешней глухомани, когда какой-то мелкий зверек прогрыз себе путь в сундук, где оно хранилось, после чего разодрал его на лоскуты, устроив в нем гнездо.
Зато она описывала широкие дамские юбки, драгоценности, веера из слоновой кости, украшенные рисунками, доброту сидевшей на троне принцессы Амелии и свой собственный реверанс. София пародировала короля Георга, брюзгливого коротышку с настолько ужасным немецким акцентом, что она едва понимала его речь.
– Боэзия! Боэты? Гартины? Худжожники? Гто они такие? – восклицала София, презрительно морща нос. И ворчливо обращалась к Шарлотте: – А вы тоже пишете боэзию, мисс Графтон?
– Нееет! – пронзительно хихикала та, качая головой.
– А юбка у меня была вот такой ширины, – показывала София, – настолько тяжелая, что запросто могла свалить с ног мужчину. И всем дамам приходилось проходить в дверь боком.
Старшие мальчики так часто слышали ее рассказ, что он уже не вдохновлял их, зато девочкам и детворе помладше подобные истории представлялись очень смешными, и они хором умоляли ее вновь изобразить в лицах понравившуюся сцену. И София показывала, как она приседала в реверансе и опускалась на колени, как ее целовала принцесса, как она еще три раза подряд сделала книксен перед тем, как отойти от короля, и как у нее подгибались колени из-за всех этих бесконечных приседаний и тяжести собственного платья.
Китти, Рианнон и Сюзанна дурачились и хихикали вовсю, делая вид, будто проходят боком в дверь, и пронзительно вскрикивали:
– О боже, мое платье! Оно опрокинуло его!
Вскоре Пэтси, Полли и Пирли принялись подражать им, и Венера с негодованием потребовала, чтобы ей объяснили, почему это ее дочери не могут пройти в дверь как полагается.
«Пожалуй, не стоит рассказывать ей еще и про bourdaloue»
[28], – подумала София.
Глава двадцать седьмая
Новости издалека
Дети де Марешалей затруднились бы сказать, какую страну они полагают своей родиной – Англию или Францию. Все зависело от того, кто о ней рассказывал – отец или мать. Они уже знали, что в дальних краях, именуемых Англией и Францией, очень похожих на рай, о котором поведала им Кейтлин (или Края Сумерек – в изложении Гидеона), существуют небесные светила, называемые королями и королевами.
Тем временем Анри сумел пробудить у Китти нешуточный интерес к Франции, повествуя о единорогах в одной связке с католическими монастырскими школами и мужьями-французами. Однако девочка была немного озадачена тем фактом, что мать ни разу не заикнулась о том, что Франция могла бы стать для нее второй родиной, и у Китти сложилось романтическое, хоть и весьма туманное, представление о том, как бы это выглядело на самом деле. Анри внушил ей, что Франция – страна принцесс, замков и единорогов, но в подробности не вдавался, за исключением того, что в этом волшебном краю все говорили на языке, который пытался вбить ей в голову отец. Именно этот язык и должен был стать тайным заклинанием, которое распахнет перед нею тамошние врата.
С одной стороны, все это было очень интересно, ведь она обожала своего отца. С другой, сознавать, что для этого ей придется расстаться с Рианнон, Сюзанной и Кулли, было ужасно.
– Папа все время говорит, что я француженка и должна жить во Франции, но я не хочу уезжать, – шептала она матери. – Неужели мне придется уехать? Я предпочла бы остаться здесь, мама.
– На твоем месте я бы об этом не беспокоилась, дорогая, – ответила София.
Строительство усадьбы на западном берегу реки, которое Анри с энтузиазмом поклялся возобновить после пикника с ежевикой, имело все основания застопориться в очередной раз по причине сырой зимы.
София, проводившая с детьми больше времени, чем Анри, удвоила усилия, рассчитанные на то, чтобы внушить им, что их настоящая родина – Англия. Она описывала Лондон, парки, экипажи, театры, Чипсайд, королевские дворцы и поместье Графтонов в Сассексе, сады, деревенскую школу и ее учеников, молочную ферму, маслобойню, овец и таинственную белую лошадь, вырезанную на меловой скале. Она рассказывала им легенды о Хьюго де Графтонне и Вильгельме Завоевателе, замках, английских контрабандистах и их туннелях, а также чиновниках акцизного управления, пытавшихся поймать их. Она повествовала им о Робин Гуде, короле Артуре и его рыцарях Круглого стола.
