София вскричала, прерывая Джека:
– В каком году была издана эта газета?
– В 1754-м, – спустя несколько мгновений ответил Джек. – Когда мы с Тоби и папой убежали. Интересно, а сообщалось ли о нашем побеге в газете?
– Скорее всего, – отозвалась София. От подобных известий у нее перехватило дыхание. Значит, Томас был мертв уже четырнадцать лет!
Немного погодя София уже сама принялась читать и перечитывать уведомление о смерти Болдена. Даже спустя столько лет ее охватило чувство огромного облегчения, а с плеч свалился гнетущий страх, что однажды сюда придет Томас со своими подручными. Она поспешила на поиски Венеры и Саскии.
– Слава богу! – воскликнула Саския.
– Знаю, – только и сказала Венера. – Я видела это. И говорила вам.
Прошло еще несколько месяцев, и теперь уже Сюзанна прочла отрывок из другой газеты:
– «…Как стало известно совсем недавно, на плантации Томаса де Болдена, члена городского самоуправления, ныне покойного, было совершено злодейское преступление. Тревога поднялась, когда было обнаружено, что жилой дом вместе со всеми надворными постройками сгорел дотла, а рабы и скот исчезли. На пепелище дома были обнаружены останки двух сгоревших тел, но принадлежат ли они надсмотрщикам или же, в том числе, и леди-англичанке, считавшейся подопечной Томаса де Болдена, установить не удалось. Имеются основания подозревать поджог, совершенный рабами, которые ныне растворились в нетях или же скрылись в зловонных болотах. Любое лицо, способное пролить свет на данное происшествие или же передать шерифу кого-либо из вышепоименованных рабов, в соответствии с оказанными услугами немедленно получит внушительное вознаграждение. Рабов звали…»
В этом месте газетный лист был оборван.
– Мама? – раздался вдруг голос Китти. София поняла, что дети смотрят на нее во все глаза. – Тебе плохо? Ты выглядишь так странно.
– Все в порядке, Китти. Все в полном порядке.
Прошло уже столько лет. Что ж, они не появились здесь, не увели обратно рабов, которые пришли сюда с нею, и они полагают, что София Графтон мертва. Сначала она лишилась своего дома в Англии, а теперь ее считают погибшей. Ей вдруг пришло в голову, что от прежней Софии ничего не осталось. Мысль эта внушила ей беспокойство, и она постаралась закончить уроки раньше времени.
– Все могут быть свободны. Занятий сегодня больше не будет. Овощи сами себя не польют. Шарлотта, поцелуй мамочку. – София крепко обняла дочку и сразу же почувствовала себя лучше. Все это не имело значения, у нее есть Шарлотта.
София любила всех своих детей, но Анри избаловал Китти, которая была точной его копией, да и сыновья Френсис и Джорджи требовали постоянного внимания со стороны отца. В окружении трех своих старших детей Анри неизменно был само очарование. Они обожали своего папочку. София говорила, что он похож на Крысолова из Гамельна, потому что эта троица неотступно следовала за ним по пятам, а Джорджи был особенно забавен, когда торопливо перебирал своими толстенькими ножками, чтобы не отстать от остальных, пока Анри не подхватывал его на руки и не усаживал себе на плечи.
Зато Шарлотта оставалась в полном ее распоряжении. Несмотря на все свои проказы, она была солнечной, ласковой и очаровательной девочкой. Шарлотта вместе с матерью кормила цыплят, собирала яйца и составляла ей компанию на кухне, когда София стряпала или штопала одежду, вываривала белье или сбивала масло. Шарлотта боготворила мать. Она протягивала к ней ручонки и лучилась от счастья, бессвязно лепеча что-то, едва завидев ее утром, и целовала Сюзанну, Рианнон или Китти, если те брали ее на руки. Она приседала на корточки, завороженно следя за мальчишками, играющими с вертящимися волчками, которые смастерил для них Мешак, но более всего она любила кормить кур, с кудахтаньем сбегавшихся к ней. Бросать им крошки и кукурузные зерна по утрам и вечерам стало для нее приятной обязанностью. Они ведь были куда меньше коров, мулов и свиней, как раз ее роста.
– Ой, мои курочки! Ой, мои маленькие цыплятки! – радостно приговаривала она, пока они клевали зернышки у ее ног.
Шарлотта любила зарыться в груду белья, приготовленного для стирки, когда дети играли в прятки, и визжала от восторга, если ее находили.
– На ручки, – требовала она, стоило Софии присесть. – Расскажи сказку. Или спой! – Шарлотте очень нравились рифма и пение, и София откладывала в сторону шитье и принималась напевать колыбельные и псалмы.
Все это можно было бы счесть восхитительным временем, проведенным в обществе своей любимицы, если бы Софию не терзали дурные предчувствия. Иногда ей казалось, будто над долиной сгущаются тучи, грозя разразиться страшной бурей. Она пыталась отогнать от себя неприятные мысли и наслаждаться жизнью. Несмотря на то что Тьерри уехал, Анри так и не сподобился забрать Китти и последовать за ним. Пусть им и приходилось трудиться, не разгибая спины с утра до вечера, зато еды теперь у них было вдосталь. Дети ее росли здоровыми и крепкими; впрочем, и все остальные тоже. Прошлым летом, правда, случилась ужасная история, когда все они слегли со скарлатиной после того, как поиграли с детьми переселенцев, сплавлявшихся вниз по реке на плоту. Когда те уплыли дальше, дети начали жаловаться на сильные боли в горле, а потом один за другим свалились в лихорадке, настолько жестокой, что матерям пришлось долгими душными ночами сидеть у их постелей, прикладывая ко лбу смоченные холодной водой тряпицы и молясь о том, чтобы их дети не умерли.
Но, несмотря на все ее старания, Софию не покидало гнетущее ощущение приближающейся беды. Причем оно было явно связано с Шарлоттой. Днем она бранила себя за глупость: Шарлотта была здоровой и жизнерадостной, как жаворонок. Но стоило Софии проснуться среди ночи, как в голове у нее тут же оживали прежние страхи и она принималась вспоминать, сколь многочисленные беды и несчастья могут приключиться с маленьким ребенком. Она начала расстраиваться из-за сущих пустяков, хотя и старалась отогнать от себя мысль о том, что слезливость и тревога были первыми признаками ранней стадии беременности. Но все-таки, пусть и с неохотой, ей пришлось признать, что она вовсе не ведет себя глупо, а просто вновь беременна. София ужаснулась тому, как сильно сожалеет об этом, хотя на то были свои причины: она так и не оправилась после рождения Шарлотты и чувствовала, что ее организм разладился. А тут еще на них свалились новые страхи по поводу индейцев, чего не было раньше.
Все эти годы, прошедшие после эпидемии кори, краснокожие избегали окрестностей Лягушачьей горы и долины, которую отныне все: и поселенцы, и речной люд, и охотники-трапперы – именовали не иначе, как долиной Надежды. А вот за ее пределами индейцы встречались повсюду. Некоторые торговали мехами и солью на торговых постах, разбросанных вдоль всего течения реки, и привозили молоть кукурузу на мельницу Карадоков, но отношения с ними становились все более напряженными. Дядья Кейтлин и переселенцы, останавливающиеся на фактории Ваннов, то и дело передавали из уст в уста ужасающие истории о набегах на поместья к северу и востоку, где поселенцев убивали томагавками или брали в плен, а их хижины и амбары сжигали дотла. Даже речной форт не устоял перед их натиском, а солдаты и гражданские, которые бежали под его стены, надеясь на защиту, были вырезаны все до единого.
