София торопливо зашагала в сторону сада. Они наверняка там, полезли на дерево, скорее всего… Но их там не оказалось. Она вновь принялась выкрикивать их имена.
Она бегом вернулась в хижину Ваннов, где отец Кейтлин уже начал наигрывать на скрипке, и закричала во весь голос, чтобы быть услышанной:
– Дети пропали! Магдалена и Шарлотта. – Она едва стояла на ногах, переводя дыхание, и Анри подхватил ее под руку. – Пич и… Кадфаэль…
– Что значит «пропали»? – спросила Венера. – Они не могли никуда пропасть. Я сама видела их через дверь после того, как вы выгнали их вон за то, что они слишком уж шумели. Они вчетвером шли в сторону пристани. Наверное, прячутся где-нибудь. Не могли же они пропасть все вместе.
– Вот именно, что пропали! Во всяком случае, я нигде не могу найти их. Мы должны… немедленно отыскать их. – Голос Софии дрогнул и сорвался. – Шарлотта! О боже, Шарлотта!
Все, включая трапперов и миссис Саншилл, Малинду и Джека, отправились на поиски, окликая детей по именам. Сначала они сходили на плес, куда, по словам Гидеона, непременно бы вынесло их тела, если бы они утонули, поскольку по летнему времени река обмелела и течение ее замедлилось. Он даже заплыл под причал, чтобы посмотреть, нет ли их там. Затем они осмотрели фруктовый сад на всем пути до дома де Марешалей и обыскали всю долину, вплоть до горы Лягушонок и кузницы Руфуса. Кейтлин была бледной как смерть и совсем отчаялась, Венера с Сетом и дочерями выкрикивали имя Пич. Свадебный завтрак был позабыт. Солнце скрылось за горизонтом, наступила ночь, а они в темноте все звали и звали детей.
К рассвету все устали, обессилели и охрипли, но никаких признаков четверых малышей так и не обнаружили. Сестры Пич и Китти плакали, а Рианнон в одиночестве отправилась на причал, где в последний раз видели детвору.
Взрослые же собрались на веранде дома Ваннов, причем Кейтлин, София и Венера едва стояли на ногах от изнеможения и были буквально убиты горем. Должно быть, их дети свалились в реку и утонули – это было единственным возможным объяснением.
София и Кейтлин молча обнялись. У них уже не осталось ни слез, ни слов. От реки вернулась Рианнон и потянула отца за рукав.
– Пойдем со мной, – прошептала она. – Не думаю, что они мертвы. Случилось кое-что иное. Я не знаю, как сказать об этом маме. – Когда они отошли от хижины на несколько шагов и уже никто не мог их услышать, девушка развернулась к отцу и решительно заявила: – Думаю, что их выкрали. Я спустилась на причал, и большой сом, что живет там, подплыл ко мне и рассказал, что они играли на берегу, когда показались каноэ. Их похитили. Об этом рассказал мне сом, но я боюсь, что остальные не поверят мне, отец. И мама точно не поверит. Она выглядит так, словно кто-то уже убил ее.
– Я верю тебе. Сом не сказал, куда их увезли? Или кто похитил их?
– Это были маскоги, и они поплыли вниз по реке. Ты сможешь вернуть их?
– Поющий Ветер, я попытаюсь, – угрюмо ответил Гидеон. Если детей увезли на каноэ, то похитители сейчас уже далеко. И они продадут детей. Но, по крайней мере, они были живы.
Немного погодя он отправился к своей скале и принес в жертву табак и несколько бусин, прося духов реки и сома помочь ему отыскать своего сына и других детей. Но Гидеон понял, что духи разговаривали с ним не так, как раньше. Они сказали ему, что его дочь должна поселиться в деревне чероки и научиться использовать свой дар, чтобы они могли общаться с нею. И, возвращаясь домой, он знал, что Кадфаэль станет воином, прежде чем он увидит его вновь.
Когда-нибудь это непременно случится. Но сейчас Кейтлин этого не переживет. Он не скажет ей ни слова о Рианнон и о том, что рассказал ей сом. Пока что.
Глава тридцать первая
Горе и траур
1771–1772 годы
После той первой страшной ночи София не проронила больше ни слезинки. Казалось, ее душа покинула бренную телесную оболочку. Анри, Кейтлин, Венера, Сет и все дети горевали и плакали, а вот София хранила молчание, машинально продолжая заниматься повседневными делами.
После похищения детей брат Мерримен наотрез отказался уезжать в Кентукки, заявив своей тетке, что Господь призывает его остаться в долине с поселенцами, дабы помочь им нести их крест. Миссис Саншилл обнаружила, что ей трудно смириться с тем, что Всевышний не счел нужным проконсультироваться с нею в этом вопросе. Она гневно напомнила племяннику, что именно ее стараниями он и забрался так далеко, чтобы вести заблудшие в Кентукки души стезею праведности, и что долг призывает его немедленно продолжить путь туда. Она протестовала так долго и бурно, возмущенная упрямством неблагодарного родственника, что Руфус в конце концов предложил ей и самой задержаться ненадолго, дабы явить пример христианского смирения и кротости.
После долгих уговоров миссис Саншилл сдалась, поскольку племянник наотрез отказывался уезжать, а противиться зову Господнему было довольно-таки трудно, хотя она ясно дала понять всем и каждому, что Всевышний мог бы для начала обратиться и к ней. Кроме того, она вовсе не горела желанием в одиночку отправляться в Кентукки в компании одних лишь трапперов. Ей не удалось уговорить Мэтти сопровождать ее даже после того, как она намекнула, что в тех краях девушку может дожидаться какой-нибудь молодой человек, коему крайне необходима жена. Для безвольной особы с тусклыми редкими волосами, к тому же крайне немногословной, Мэтти выказала удивительную решимость и волю в противостоянии миссис Саншилл. Она желала вернуться обратно вместе с плотовщиком и теткой Кэти, и все тут.
Брат Мерримен убедил свою тетку приобрести у Анри небольшой участок земли. Он собирался сначала возвести на нем небольшой домик для себя, а потом и церковь. Поскольку на это могло уйти какое-то время, пастор поселился в небольшой хижине рядом с «Лесной чащей», которая некогда была построена для Зейдии, но пустовала с момента ее смерти. Здесь он попытался убедить Софию покориться воле Господа, признать собственную греховную натуру и принять тот факт, что потеря ребенка была Божьей карой за ее прегрешения. Но София отказалась даже слушать его. К дальнейшему негодованию молодого священника, Анри, его хозяин, воздел свой католицизм подобно щиту и укрывался за ним, стоило брату Мерримену воззвать к нему с намерением обратить его в истинную веру и отвратить от идолопоклонничества.
Миссис Саншилл не рискнула поселиться вместе с ним: высокомерное и надменное поведение Софии изрядно охладило ее пыл. Вместо этого она предпочла на некоторое время обосноваться в кладовке Кейтлин, где по ночам спала на тюфяке, брошенном прямо на пол, а дни проводила с племянником. Природа наделила ее суетливой и беспокойной натурой, и, чтобы занять себя, она принялась убираться, готовить и приводить маленькую хижину в порядок, пока у брата Мерримена не лопнуло терпение. Не получилось у нее и заручиться расположением Софии, дабы убить время. Миссис Саншилл быстро поняла, что лучше оставить Софию в покое. Прибегнув к знаменитому высокомерию Графтонов и испытывая сильнейшую неприязнь ко вмешательству брата Мерримена, София одарила миссис Саншилл столь выразительным взглядом, что у той кровь застыла в жилах, когда она в недобрый час вздумала выразить свои соболезнования по поводу утраты Шарлотты, присовокупив к ним столь же ханжеский совет о необходимости смиренно принять наказание Господне. Миссис Саншилл не оставалось ничего иного, кроме как ретироваться, признав свое поражение.
