Затем миссис Саншилл узнала, что Малинда беременна, причем была таковой еще в день своей свадьбы. После этого, к вящей досаде и негодованию Малинды, она повадилась регулярно наведываться в хижину Руфуса и читать ей бесконечные нотации о том, сколь немилосердно карает Господь тех, кто повинен в распутстве и похоти. Миссис Саншилл взяла себе за правило готовить еду и накрывать на стол, по-своему расставляя вокруг него стулья, проветривать тюфяки и постельное белье, скрести только что вычищенные Малиндой кастрюли и сковородки, несмотря на то что Малинда и сама прекрасно с этим справлялась. Она выжила собак из дома и безжалостно третировала Тоби. Ее пришлось едва ли не силой выставить за порог родильной комнаты – Саския и Кейтлин правильно истолковали умоляющий взгляд Малинды, который говорил: «Уберите отсюда эту женщину!» После этого Венера скрестила руки на груди и вытолкала миссис Саншилл за дверь со словами: «Мы позовем вас, если вы нам понадобитесь».
Затем миссис Саншилл принялась выказывать неодобрение тем, как Малинда обращается со своей дочкой, Малышкой Молли, названной так в честь матери Джека и Тоби. Миссис Саншилл хмурилась и негодующе качала головой, поскольку Малинда брала Малышку Молли на руки всякий раз, стоило той захныкать. Миссис Саншилл хмыкала и уверяла, что в ребенка вселился сам дьявол, потакать которому, как известно, негоже. Стоило Малинде отвернуться, как она хватала только что завернутую в пеленки девочку и начинала пеленать ее по-своему. Джек только смеялся, а Малинда однажды не утерпела, высунула язык, приставила большие пальцы рук к вискам и принялась сгибать и разгибать ладони, чем привела миссис Саншилл в неописуемую ярость.
Впрочем, вскоре Джек понял, что пришло время выстроить новое жилище для себя, Малинды и Малышки Молли, и неподалеку от хижины Руфуса появился новый четырехкомнатный домик. Не сумев получить в него доступ, миссис Саншилл продолжала суетиться и хозяйничать в хижине Руфуса, пока мужчины были заняты на полях и в кузнице. Она готовила, прибирала и мыла посуду, вываривала белье и штопала то, что нуждалось в починке, то есть почти все. Она извела мышей, которые до той поры мирно обитали в нижнем отделении буфета. С каждой неделей хижина становилась все опрятнее и чище, а у ее обитателей крепло осознание того, что избавиться от миссис Саншилл будет очень непросто.
– Пап, выгони же ее наконец! – умолял отца Тоби.
Весной брат Мерримен потолковал с Руфусом на предмет того, что одинокому мужчине неприлично проживать под одной крышей с одинокой женщиной в отсутствие дуэньи. Руфус узрел письмена на стене и, к вящей досаде сыновей, заявил пастору, что женится на вдове Саншилл, если она того пожелает. Брат Мерримен взялся доставить его послание по назначению и поспешил обратно с сообщением, что вдова согласна на его предложение. О том, чтобы устраивать шумные брачные торжества после похищения детей на свадьбе Джека и Малинды, не могло быть и речи, и потому венчание было скромным. Брат Мерримен провел обряд бракосочетания перед очагом в хижине Руфуса; в качестве свидетелей присутствовали Тоби, Джек и Малинда, а затем последовал праздничный обед с ветчиной. После этого Руфус и новоиспеченная миссис Драмхеллер смущенно и неуверенно удалились, дабы провести брачную ночь.
Поженившись, они стали величать друг друга исключительно «мистер Драмхеллер» и «миссис Драмхеллер», и никогда – «Руфус» и «Пейшенс». В качестве свадебного подарка Руфус преподнес жене выносливого мула, дабы облегчить миссис Драмхеллер спуск в долину, где она могла бы навещать племянника и прибираться в его новом жилище.
Когда Анри рассказал об этом жене, надеясь пробудить в ней хотя бы искру интереса, София лишь пожала плечами и обронила, что надеется, что у Пейшенс Драмхеллер достанет ума не наносить ей свадебный визит в «Лесную чащу». «Я терпеть ее не могу», – заявила она. На самом деле София терпеть не могла и всех остальных. Она ненавидела себя за то, что в тот день выгнала детей на улицу. Она ненавидела всех, кто не был Шарлоттой, даже Анри и остальных своих детей. Месяц проходил за месяцем, а они с Кейтлин упорно избегали друг друга. София чувствовала, как равнодушие ко всему на свете ледяным ядом отравляет ей сердце.
Глава тридцать вторая
Тоска
1772 год
После похищения прошел уже целый год, и в долине стало известно, что между индейцами и поселенцами повсюду вспыхивают перестрелки и стычки из-за земли. Трагические события лишь ожесточили их сердца против всех краснокожих в целом, а не только тех, кто отнял у них детей. Из опасения, что на них нападут, они вновь не рискнули устроить «пикник с ежевикой».
Гидеон отправился по следам похищенных детей, взяв четырех лошадей (по одной на каждого ребенка), но кони затрудняли его передвижение, и прошло немало времени, прежде чем ему удалось догнать отряд маскогов, которые и выкрали их. В общем, к встревоженным матерям он вернулся лишь с двумя младшими детьми – Магдаленой и Пич. Кадфаэля и Шарлотты с индейцами уже не было. Маскоги продали девочку с волосами лунного света отряду чероки, отправившемуся на юг в поисках новых угодий, а мальчика усыновила женщина, сыновья которой погибли в схватках с белыми солдатами. Венера с дочерями плакали и обнимали Пич, уверяя, что теперь не отпустят ее от себя ни на шаг. Кейтлин упала в обморок, когда он вернулся назад без Кадфаэля. София, из последних сил цеплявшаяся за надежду, что Гидеон вернет ей Шарлотту, окаменела от горя.
Глаза у нее ввалились, ее мучила бессонница, и она едва находила в себе силы заниматься повседневными делами. Иногда она попросту застывала на месте, позабыв о венике или готовящейся еде, пока запах подгоревшей пищи не выводил ее из оцепенения, или же замирала с иглой в руках. Виски ее густо посеребрила седина. Китти пришлось взять на себя всю работу по дому, и девушка, глотая слезы, пропалывала заброшенный сад.
Вместо того чтобы объединить, горе отдалило Кейтлин и Софию друг от друга. Нет, они, конечно, были рады тому, что Магдалена и Пич вернулись, и даже безрассудная ненависть Софии ослабла на некоторое время, но по ночам обе матери лежали в своих хижинах без сна, вновь и вновь прокручивая в голове свадьбу Малинды. Кейтлин грезила наяву, как удерживает Кадфаэля вместе с Анни, а София горько сожалела о том, что выгнала четверых детей прочь со свадебной церемонии. И когда у обеих больше не оставалось сил лежать в тишине, женщины выходили на крылечки своих домов. Материнские сердца на крыльях любви летели сквозь ночь за своими детьми, вниз по реке, туда, где они находились сейчас, плача оттого, что их разлучили.
Лицо Кейтлин избороздили морщины, а ее яркие синие глаза выцвели и потускнели. София же до сих пор чувствовала тяжесть Шарлотты у себя на спине, когда она занималась домашними делами, а малышка то и дело требовала: «На лучки! Ласскажи сказку». Она до сих пор слышала, как Шарлотта командует Магдаленой, выступая в роли ее маленького заместителя и повторяя ее слова.
Школу София забросила.
Их мужьям и остальным детям тоже приходилось нелегко. Магдалена, обожавшая Шарлотту, была безутешна. Она почти перестала есть и разговаривать. При виде цыплят она начинала плакать, и Софии пришлось поручить их кормление, чистку курятника и сбор яиц мальчишкам. Китти, глядя на исхудавшую мать, пыталась заставить ее съесть что-нибудь, укутывала ее плечи шалью, когда становилось прохладно, и плакала тайком, когда София срывала на ней свое раздражение. Джорджи и Френсис потихоньку ворчали, недовольные тем, что на них взвалили лишние обязанности, но Китти прикрикнула на обоих, и нотки горечи в ее голосе заставили их умолкнуть.
