– Быть может, он унаследовал и частичку сердца Нотта, просто оттого что жил с ним под одной крышей, – заметила Саския. – Я очень на это надеюсь. Нотт – хороший человек, правда хороший. У нас бы не было его, если бы мы не сбежали вместе с вами, мисс Софи. Я этого не забуду. Вы помогли мне заполучить Нотта и уберечь моего мальчика, а еще – обзавестись собственным домом. Подумайте об этом хоть капельку, мисс Софи. Когда у вас будет время.
София подалась вперед и накрыла своей ладонью руку Саскии.
Саския вздохнула.
– Но вот Кулли… Я бы хотела, чтобы он нашел себе жену, построил дом. Я хочу иметь много внуков. Нотт говорит, что он может получить тот кусочек земли, что в самом углу. Там есть ручей и тенистое дерево. Я все еще не теряю надежды, что однажды вниз по реке спустится чернокожая девушка, которая ему понравится. Но Кулли… он не захотел ждать. И уехал в Новый Орлеан. – При одной только мысли о Кулли у нее перехватило дыхание, а сердце гулко застучало в груди.
– Я знаю, – отозвалась София. – И надеюсь, что когда-нибудь он вернется.
– Когда Кулли уехал, Китти стала для меня настоящим утешением, – обронила Саския и встала, чтобы попрощаться. – Бывают дни, когда зрение подводит меня. Китти приходит каждый день, помогает мне смотреть на реку, чтобы увидеть его, когда он вернется. Она хорошая девочка, – сказала Саския. – Вся в мать. И славная дочь. Не забывайте о том, что у вас есть она и еще трое отличных ребятишек. И Генри тоже. Всем им нужна мама. И жена… Так было всегда.
Саския сделала вид, будто не заметила, как по щеке Софии скатилась первая слезинка, а за ней другая. Пришло время ей выплакаться, подумала она, отпустить скорбь, пока та не погубила окончательно ее саму и всех вокруг. Погладив Софию по плечу, Саския направилась домой.
Визит к Софии не прошел для нее даром. Домой она добралась, чувствуя себя совершенно разбитой. Она стала задыхаться сильнее обычного, временами вообще не могла протолкнуть в легкие ни глотка воздуха и лишь шумно хрипела, а под глазами у нее залегли черные круги. Нотт смастерил для Саскии кресло-качалку, но, даже когда она поднималась с него, принимая у Малинды ребенка, ей приходилось делать чрезмерное усилие. После рождения Малышки Молли она целыми днями сидела в своем кресле, потягивая трубочку Нотта и тихонько раскачиваясь взад и вперед. Качалку Саския поставила так, чтобы видеть реку и то место, где она вырывалась из-под деревьев на простор к югу от плеса, чтобы первой увидеть Кулли, когда сын вернется.
– Может, он нашел себе жену и привезет ее с собой, – обронила она как-то, пытаясь окончательно не пасть духом. – И потому ему нужно время, чтобы все подготовить.
– Это было бы хорошо, – согласился Нотт. – Особенно если жена окажется такой же славной толстушкой, как и ты. Мне всегда нравились толстухи. Они самые красивые. – И он коротко рассмеялся.
– Смотри у меня, Нотт!
А Кулли все не возвращался. Пожелтевшие листья облетали с деревьев, по ночам стало холодать. Саския сидела на крыльце, укутав ноги стеганым одеялом. Сюзанна и Китти чуть ли не ежедневно наведывались в хижину Стюартов с кастрюлькой или накрытой тарелкой. «Мама приготовила для вас рагу», – говорила одна. «Я испекла этот яблочный пирог сама, но мама сказала, что мы его не съедим», – объясняла другая. «Здесь для вас немного печенья и свежей пахты!» – дружно объявляли они, в очередной раз явившись в гости к Саскии.
Однажды к ней заглянула Кейтлин с чаем из листьев земляники и пришла в ужас оттого, сколько нестираного белья накопилось у них в доме. Она развела огонь, натерла и бросила в чан хозяйственное мыло, выварила все белье, которое смогла найти, и развесила на осеннем солнышке для просушки. После полудня его снял Нотт, вернувшийся домой с поля.
– Как его складывать? – пожелал он узнать, почти невидимый за грудой высохшего белья.
– Положи его где-нибудь, Нотт, я сама сложу, – устало откликнулась Саския, у которой уже недоставало сил, чтобы пошевелить хотя бы пальцем.
Нотт отправился доить коров.
Когда он вернулся, Саския сидела неподвижно, склонившись над кучей белья.
– Саския? – Нотт вытащил из-под нее белье и потряс ее за плечо, сначала осторожно, а потом все сильнее и сильнее. Она не ответила. – Ты просто заснула, просыпайся! – взмолился он. – Саския, проснись. Скажи, что ты не умерла у меня на руках, Саския! Скажи, что ты не умерла! – отчаянно кричал он снова и снова, пока до него не дошло, что Саския больше никогда не проснется. В отчаянии он повалился на колени рядом с креслом-качалкой. – Что мне теперь делать? Что мне теперь делать, Саския? – Он все еще стоял перед нею на коленях, обнимая ее за плечи и сквозь слезы выкрикивая ее имя, когда к ним с горшком бобового супа зашла Сюзанна.
– О нет! Нет, – запричитала девушка. – Ох, Нотт! Я сейчас приведу маму и Кейтлин. Ох, бедный Кулли! Его ведь даже нет здесь! – И Сюзанна убежала, растворившись в сумерках.
Вскоре он услышал, как приближаются женщины, и вытер глаза рукавом.
– Темнеет, Саския. Уже темнеет.
На следующий день, с самого утра, Мешак первым делом вычистил одежду, надел шляпу и разыскал брата Мерримена, работающего на клочке земли, который продал ему Анри.
– Нам нужны похороны. Саския умерла.
Коттон Матер Мерримен выпрямился и снял шляпу.
– Мне жаль, что земные труды Саскии подошли к концу, – заявил он, опираясь на лопату. Ему еще никогда не доводилось проводить заупокойную службу, и он пытался вспомнить, что же следует делать в подобных случаях. Во время учебы в Йеле он штудировал Библию, богословие, латынь и иврит, но сейчас оказался совершенно не готов к тому, чтобы найти слова утешения для старика, на лице которого была написана глубокая скорбь.
– А еще нам не нужны разговоры о грешниках и геенне огненной.
Брат Мерримен постепенно набирался здравого смысла. Правда, немного медленнее, чем, пожалуй, следовало бы. Именно Саския помогла ему обрести малую его толику. Проповеди брата Мерримена бывали настолько мрачными и свирепыми, что люди устали слушать их. Его избегали все, за исключением Пейшенс Драмхеллер. В конце концов Саския, не выдержав, сказала отчаявшемуся одинокому молодому человеку:
– Медом можно поймать больше мух, чем уксусом. У вас есть мед?
Брат Мерримен ненадолго задумался.
– Хорошо, – печально согласился он, – одна только Библия. Да еще «Псалтырь колонистов Массачусетского залива».
– А это еще что такое?
– Сборник гимнов, чтобы петь псалмы. Никакой музыки, имейте в виду, ничего такого богопротивного. Простое пение.
– Гм! Так вы еще и петь умеете?
– Только не в одиночку. Раньше со мной пела сестра и…
– У вас будет девушка, которая станет петь с вами, и вы будете петь тоже, и тогда люди могут вас выслушать. А потом можете прочесть проповедь, только не очень длинную.
