Я вышла замуж за человека, которого любила, пусть и против воли моего отца. Но, забеременев, я решила, что отец наконец-таки примирился с моим замужеством, простил мне мою любовь к Стефано, потому что в род Кьярамонте вольется свежая кровь. Пусть даже ребенок будет носить фамилию Стефано – Альбанизи. По нашим обычаям дочь носит фамилию своего отца до самой смерти. Поэтому, будучи замужем, я все равно оставалась Кьярамонте. Но мой отец не из тех, кто готов поступиться честью рода. В его глазах дочь семьи всегда будет принадлежать семье, а потому и ребенок его дочери тоже останется Кьярамонте, а не Альбанизи, которые даже не были дворянами. По его мнению, наше благородное происхождение дает нам право на что угодно, по закону или без него. Он полагает, что Кьярамонте остаются столь же могущественными, как и в прежние времена, когда они сражались с маврами и назначали пап.
И хотя дворцы наши обветшали, а рента от поместий уменьшалась с каждым годом, отец упорно цеплялся за свое право на власть, богатство, земли и влияние. Знаю, это сделало его безжалостным, но тем не менее он оставался моим отцом и дал согласие на мой брак. Порой я видела, как он сердится, а иногда завидует тому, что Альбанизи намного превосходят его богатством. Я же попала в немилость. А потом он вдруг пригласил нас приехать в наш летний дворец в горах.
Я убедила Стефано в том, что мы должны принять приглашение. На побережье жара летом становится просто невыносимой, а рождение ребенка должно было стать оливковой ветвью примирения. Стефано рассмеялся и согласился, что должен смириться с грубостью моего отца ради моего благополучия.
По приезде нас ждал теплый прием. Мои старые апартаменты были заново выкрашены и полны атласных подушек. Нам подали сладкий сироп в бокалах со стружкой горного льда, братья наперебой делились со мной сплетнями из Палермо, а отец вел себя со Стефано непривычно вежливо. Мне даже начало казаться, будто вновь вернулись прежние времена моего беззаботного детства.
Но потом Стефано согласился возвратиться в Палермо по настоятельной просьбе моего отца и братьев, якобы для того чтобы совершить какую-то важную сделку. Альбанизи были купцами, и Стефано имел к этому ремеслу настоящее призвание: он вежлив и обходителен, ни одна деталь не ускользнет от его внимания. Другие купцы любят его и уважают. Уезжая, Стефано поцеловал меня и положил руку мне на живот, прощаясь с нами обеими. Ребенок начал толкаться в ответ, и мы рассмеялись. Вскоре Стефано тронулся в путь со своим старым слугой Микеле, который горько жаловался на то, что вынужден расстаться с горами.
На следующей неделе, в один из жарких дней, когда я отдыхала на террасе, Микеле вдруг появился в саду. Приложив палец к губам, он подал мне знак хранить молчание. Он пришел, чтобы сообщить мне о том, что в Палермо Стефано арестовали и посадили в тюрьму инквизиции. Его обвинили в ереси и в том, что Альбанизи были тайными иудеями. Микеле не знал, кто выдал Стефано, но я сразу же заподозрила своего отца. Стефано согласился терпеть жару в городе только ради того, чтобы оказать ему уважение. Братья обмолвились, что отец проиграл в карты много земель, принадлежавших Кьярамонте, что он сожалел о том, что дал за мной такое богатое приданое и что Стефано был достаточно богат, чтобы жениться на мне и без него.
Я знала, сколь коварен и непредсказуем отец. Пока Микеле рассказывал, я уже понимала, как хитро и ловко он все устроил ради своей выгоды. Хотя инквизиция конфисковала собственность еретиков, у моего отца были связи, и если он донесет на Стефано, то некоторая часть состояния Альбанизи должна была попасть в его руки. Я же в то время вновь пребывала под его крышей, то есть фактически представляла собой заложницу. Ребенок Стефано тоже должен был достаться ему. Дочь находилась в руках отца и братьев. Они должны были выступить в качестве моих тюремщиков. И я бы никогда больше не увидела Стефано.
Микеле дал мне кошель с неаполитанскими пиастрами, сказав, что это было все, что смог достать Стефано перед тем, как его увели. Стефано хотел, чтобы я уехала немедленно.
Уехать? Мое отчаяние, когда я узнала о том, что Стефано угодил за решетку, было столь велико, что я едва могла дышать.
«Я не оставлю его одного!» – заявила я.
«Вам слишком опасно возвращаться во дворец Альбанизи, даже если вам разрешат покинуть дом вашего отца. Мой хозяин желает, чтобы вы уехали в Америку. Она достаточно далеко отсюда, и вы будете чувствовать себя в безопасности. Там, в Луизиане, живет его кузен. Он позаботится о вас и ребенке. Вот адрес его дома в Новом Орлеане». И Микеле сунул мне в ладонь сложенный листок бумаги.
Я начала было протестовать, но Микеле заставил меня умолкнуть.
«Мой господин сказал, что, если Господь и Святая Розалия помогут ему бежать, он будет знать, где искать вас».
«Но… Америка!»
«Мой господин сказал, что знает, какой будет ваша реакция, однако же умоляет вас уехать. Вам небезопасно оставаться у отца. Мой хозяин беспокоится исключительно о вашем благополучии, леди. Он просит вас, умоляет, приказывает вам уехать ради него. Если он будет избавлен от беспокойства о вас, то сможет сосредоточиться на том, как обрести свободу самому. Уезжайте, а он вас разыщет. Он просил меня передать вам, леди, что полагает вас находчивой и что у вас достанет мужества предпринять такое путешествие. Даруйте ему утешение сознавать, что вы с ребенком уехали. Он просит о такой малости».
«О такой малости! – Я содрогнулась от ужаса. Мой муж угодил в ад, но умудрился сохранить спокойствие. Ох, Санта-Розалия… – Да хранит Господь вашего хозяина, Микеле. Я сделаю так, как он желает».
«В таком случае сегодня ночью я вернусь за вами. Мы спустимся по горной тропе, которую я знаю, а внизу нас будут ждать ослики, еда и крестьянская накидка, чтобы вы могли доехать до Палермо. Не берите с собой ничего, чтобы они не решили, будто вы сбежали. Иначе они последуют за вами и вскоре догонят. Пусть они считают, что с вами случилось несчастье, леди. Оторвите ремешок от своей сандалии и бросьте его на землю у глубокого ущелья, что начинается за оливковой рощей. А на терновых кустах оставьте обрывок своего платья. С беременными женщинами часто случаются головокружения – скажите своей служанке, чтобы она держала лекарство наготове».
Когда я представила себе несчастный случай, который должна была изобразить, падение в глубокое, отвесное ущелье, то мне и впрямь стало дурно. Неужели такую судьбу уготовили для меня отец и братья после рождения моего ребенка?
«До вечера. Да хранит Господь вас и ваше дитя», – сказал Микеле и скрылся за деревьями.
Я чувствовала себя так, словно земля разверзлась у меня под ногами, но при этом понимала, что если мне предстоит бегство, то бежать надо немедленно. К счастью, отец с братьями отправились на охоту. Они рассчитывали провести несколько дней в горной хижине, днем убивая волков, диких кабанов и кошек, а по ночам забавляясь с теми крестьянками, которые имели несчастье приглянуться им.
Я прикинула, что понадобится полдня, чтобы гонец с известием о том, что со мной случилось несчастье, добрался до них и они бы вернулись. Поэтому я решила уехать нынче же ночью и получить почти целые сутки форы.
