Начало вышло обескураживающим, но Секондус не дал сбить себя с толку. Идти ему было некуда, и он поочередно прибег к красноречию и лирическим отступлениям, пытаясь убедить Анри заказать у него семейный портрет.
– Значит, вы художник? – с сомнением осведомился Анри.
– Да.
– Сейчас приведу жену.
София на кухне замешивала тесто для хлеба.
– Софи, тот странный коротышка, которого вы́ходила Кейтлин, хочет написать семейный портрет.
– Как интересно, – обронила София и, вытирая руки о фартук, последовала за Анри к двери.
– Он очень настойчив.
Секондус поклонился.
– К вашим услугам, мадам.
– Сэр. – София, одним взглядом окинув вельветовый костюм, не могла не заметить выражения отчаянной надежды, написанного у него на лице. Даже ослики, казалось, смотрели на нее умоляюще. Вздохнув, она произнесла: – Разумеется, вы потребуете большую плату, сэр, и…
– Дорогая мадам, она вовсе не так высока, как вы полагаете, – быстро вставил Секондус.
– Сэр, каковы бы ни были ваши условия, они превосходят наши возможности, – решительно заявила София.
В сердце Секондуса поселилось отчаяние. Куда же он пойдет отсюда?
София вновь взглянула на осликов, и сердце ее дрогнуло.
– Впрочем, – неуверенно заговорила она, – если вы согласны работать за еду и жилье, у нас есть место, в котором вы могли бы поселиться.
– О да, готов! – кивнул Секондус. Он был не в том положении, чтобы отказываться даже от такого предложения.
София привела его к небольшой хижине, попутно объяснив, что она была построена для рабыни по имени Зейдия, которая уже умерла, и Секондус с опаской заглянул внутрь, ощутив чье-то незримое присутствие. Не станет ли призрак мертвой рабыни являться ему по ночам? Но потом он вспомнил о реке и своей клятве более никогда не покидать суши. Сделав над собой усилие, он переступил порог. Лучше уж мертвая рабыня, чем дьявол, дикие звери или индейцы, которые запросто могут снять с него скальп.
– Ах, дорогая мадам, какая прелесть! Истинно деревенский стиль!
Творческий человек по натуре крайне чувствителен к своему окружению, и Секондус ожидал более возвышенного жилища, зато теперь у него был заказ на портрет матери семейства с ее четырьмя детьми в обмен на стол и крышу над головой, а это было уже кое-что. Он решил, что станет писать его как можно медленнее, утешая себя тем, что, хотя леди вовсе не выглядела знатной дамой, фамилия де Марешаль явственно намекала на славное прошлое.
Он уже был готов к приватной беседе с матерью, дабы получить от нее описание пропавшего ребенка и встроить его в свою композицию. Но Анри поразил его до глубины души, заявив, что ничего подобного не будет. Он должен нарисовать монсеньора и мадам де Марешаль с их четырьмя детьми, и только, а о пропавшем ребенке даже не заикаться.
– Разумеется, – отозвался Секондус. Мысль о пропавшем ребенке не давала ему покоя, но… кто платит, тот и заказывает музыку.
На протяжении нескольких следующих недель Секондус заставил мать и четверых ее детей позировать ему в разных положениях, неспешно делая наброски. Старшая дочь оказалась очень красивой девушкой восемнадцати лет, которая буквально светилась изнутри, причиной чего была любовь, в чем художник не сомневался. Двое высоких сыновей тоже были привлекательными, живыми подростками, которые весело препирались со своей старшей сестрой и совершенно непринужденно вели себя с отцом и младшей сестренкой, меланхоличной особой пяти лет от роду по имени Магдалена. Теперь ему предстояло решить, где расположить пропавшую малышку. Это должно было стать его сюрпризом.
Он заявил, что никому не покажет портрет до тех пор, пока тот не будет готов, и постарался работать над ним как можно медленнее. Кроме того, Секондус обнаружил, что из всех членов семьи лишь маленькая Магдалена готова была поделиться с ним историей своей похищенной сестры и описать, как она выглядела, и потому он не мешал ей болтать.
Недели превратились в месяц, который сменился вторым, а потом и третьим. Его композиция обретала все новые черты. Тем временем Секондус обживался на новом месте. Мертвая рабыня не доставляла ему никаких неудобств, хотя иногда по ночам он слышал, как пожилая женщина жалуется на что-то у очага.
Семейный портрет к этому времени весьма заинтриговал Софию, Анри и детей. София даже призналась мужу, что ей не терпится взглянуть на него.
Близилось Рождество, и Секондус провозгласил, что представит свой шедевр именно в этот знаменательный день. После ужина, когда зажгли свечи, Секондус попросил семейство присесть. Они повиновались.
Он внес свой самый большой холст, повернув его к аудитории обратной стороной. Затем он попросил их зажмуриться и развернул его, после чего негромко велел открыть глаза.
Последовало молчание, за которым раздался дружный вздох. А потом Китти вдруг воскликнула:
– Нет!
Магдалена прижала ладошку ко рту, мальчики затаили дыхание, Анри выругался, а София издала слабый стон и лишилась чувств.
По большей части они вышли очень похожими на себя самих. Анри и София стояли посередине, мальчики расположились по правую руку от отца, а Магдалена и Китти – по левую. Но центральное место занимала девочка с волосами лунного света и зелеными глазами, державшая Магдалену за руку. В самом углу, едва заметная, виднелась курица. Странным образом лицо Софии выглядело так, словно оно было изуродовано следами сильной оспы. Но при ближайшем рассмотрении оспины оказались слезами, в каждой из которой отражалась девочка с лунными волосами.
– Скажи ему, пусть уберет свою картину с глаз долой, – зловещим шепотом обратилась к отцу Китти, растирая запястья матери. – А ведь маме стало намного лучше! А теперь из-за него она вернется к своему прежнему состоянию. Пусть он убирается прочь вместе со своим портретом!
– Куда?
– Куда угодно… хотя бы в одну из тех хижин, что ты построил на другом берегу. Только заставь его уйти с глаз долой вместе со своими ослами и красками. Немедленно! – Китти вела себя столь же властно, как София в молодые годы, и Анри повиновался беспрекословно.
Вместе с мальчиками он помог собраться растерянному Секондусу и, прихватив его пожитки, краски, кисти, осликов, саквояж и портрет, доставил художника вниз, на пристань. Гидеон согласился с утра пораньше перевезти Секондуса со всем его скарбом на другую сторону, смирившись с тем, что тот проведет еще одну ночь в его кладовой.
– Я увезу его на рассвете, – сообщил он Кейтлин, когда они легли спать.
И вот на следующее утро, едва проснувшись, Секондус вновь оказался в лодке, плывущей через реку, по-прежнему растерянный и ничего не понимающий. Он ведь нарисовал девочку с серебристыми волосами именно такой, какой она должна была выглядеть. В этом и заключался его дар – все говорили, что у него особый талант рисовать умерших детей, как живых, и он сам бы затруднился объяснить, как это у него получается. Наверное, женщине не понравились куры. «Должно быть, в этом все дело», – с горечью подумал он.
