– Я не знаю, что это такое – быть свободной, мисс Софи. И что я стану делать? Куда пойду? Ведь меня схватят и доставят обратно к масса. Я поеду с вами на вашу плантацию. Я могу остаться там и работать на вас. Хорошо работать, много. Сет тоже поедет, если вы возьмете его. – Венера вздохнула, открыла свою корзинку и принялась выкладывать на одеяло ветчину, хлеб, сыр, масло и куски нарезанного пирога. – Мисс Софи, я хочу есть.
Девушка в розовой шляпе уселась на одеяло, открыла свою корзинку и достала оттуда пачку бумаги и небольшую коробочку с красками и кисточками.
– Ешь, Венера, не стесняйся. Я пока немного порисую.
Она осторожно придавила коробку и стопку листов камнем, зачерпнула воду из реки в небольшой кувшин, а потом вздохнула и запрокинула голову, подставляя лицо солнечным лучам. На мгновение Анри вновь показалось, что это сон. Под экстравагантной шляпкой он разглядел похудевшее и ставшее еще печальнее личико, отпечатавшееся у него в памяти. Это была та самая таинственная незнакомка с губернаторского бала.
Окунув кисточку в воду, она взяла в руку лист бумаги и сказала:
– Я нарисую вон ту иву, что полощет свои ветви в воде, и большую скалу позади нее.
Анри с улыбкой выступил из своего укрытия.
София уставилась на мертвенно-бледного и худого, как скелет, бородатого мужчину с идиотской улыбкой на лице, совершенно голого, если не считать шапки, которой он прикрывал низ живота, с охапкой одежды и большим охотничьим ножом в руках. Она пронзительно вскрикнула. Коробочка с красками полетела в сторону, когда она вскочила на ноги, а рабыня выронила галету, которую жевала, и заверещала:
– Мисс Софи, нас сейчас убьют! Ох, мисс…
Анри поспешно вернул на место узел с одеждой, дабы сохранить максимум благопристойности, возможной в этих обстоятельствах. Продолжая сжимать в руке нож, он сорвал с головы шапку и поклонился девушке на другом берегу с таким изяществом, словно они прогуливались по парку в Версале. Он попытался придать себе все былое достоинство синьора Валентино, но обнаружил, что ему приходится орать во все горло, дабы перекричать вопли рабыни.
– Мои поздравления, мадам! Боюсь, я напугал вас. Прошу вас, скажите своей служанке, чтобы она не кричала так громко. Надеюсь, вы простите… мое дезабилье, я знаю, что едва ли одет так, как подобает одеваться в обществе дам, но я никак не ожидал встретить леди и ее горничную, которые пожелали устроить пикник в столь уединенном и опасном месте. Здесь повсюду бродят воинственные индейцы, кугуары и… э-э… медведи. Смертельно опасные рептилии. Позвольте дать вам совет: немедленно возвращайтесь домой… Но перед тем как вы сделаете это, не могли бы вы угостить меня несколькими крошками вашего завтрака? Признаюсь вам, я ужасно голоден. – Анри осторожно шагнул в реку, и Венера завопила еще громче.
– Венера, не кричи! Ты мешаешь мне целиться. – Девушка достала что-то из кошеля у нее на поясе и навела этот предмет на Анри. Она держала в руке маленький пистолет.
Анри замер как вкопанный.
– Быть может, где-нибудь поблизости обретается ваш опекун или… э-э… супруг, способный защитить вас? – Вода уже доходила ему до середины бедер. Он вдруг вспомнил о Томасе де Болдене. Неужели он каким-то образом оказался на плантации этого ненавистного человека? А что, если вдруг сейчас сюда явится сам де Болден, отправившийся на поиски девушки, и обнаружит его, стоящего голышом в реке в двух шагах от нее? Что, если супруга де Болдена умерла и девушка вышла за него замуж?
– Я еще не замужем, слава богу.
Столь бесстрастное замечание повергло Анри в недоумение.
– Неужели такая очаровательная леди, как вы… живое воплощение красоты… еще не замужем… э-э… и ваше сердце до сих пор свободно? – запинаясь, забормотал Анри, утеряв нить витиеватой пустопорожней болтовни, которую дамы в Вильямсбурге полагали последним веянием англо-итальянской моды. Он уже не чувствовал ног. Надо было срочно выбираться из воды, пока его мужское достоинство не пострадало необратимо.
Он переступил с ноги на ногу, чтобы разогнать по жилам кровь, самодовольно ухмыльнулся и предпринял новую попытку.
– Ваши чувства, дорогая мадам… э-э… свидетельствуют о вашей скромности… и… э-э… но со временем они могут уступить настойчивым домогательствам какого-либо мужчины, который окажется достоин столь дивного образчика женской добродетели… э-э… будем надеться, что ваши чувства не окажутся вовсе уж безнадежными и могут еще измениться… – Оказалось, что умение поддерживать светскую болтовню окончательно покинуло его, и потому он взмахнул рукой в стиле синьора Валентино и вновь поклонился.
Девушка прищурилась.
– Что за вздор вы несете! В жизни не слышала ничего глупее, – сказала она, опуская пистолет. – Значит, это вы. Синьор Валентино, которого еще совсем недавно видели в Вильямсбурге выделывающим кренделя, как пава – а не павлин – на горячих угольях, в золотой парче и кружевах, кои развевались у вас на шее и запястьях, – тут она сдавленно хихикнула самым неподобающим для леди образом, – словно перья у линяющего лебедя. Но ваш нынешний наряд выглядит… крайне необычно. – Она приставила ладонь козырьком ко лбу. – По-моему, на голове у вас целый енот. Должно быть, вам очень холодно стоять в воде по самые… самые… – Она вновь звонко рассмеялась.
– А! Да. Сейчас я все объясню. – Рукой с зажатым в ней ножом Анри вновь переместил узел с одеждой, мимоходом отметив, что на солнце от шапки из меха енота и впрямь исходит ужасающий запах. Но что тут можно объяснить?
Она оборвала его на полуслове:
– И, синьор, если только память мне не изменяет, вы мучитель моих детских лет, Анри де Марешаль. Вы разве не помните меня? Шамбор. А потом Версаль. Вы уговорили меня прокатиться на своем пони по зале с зеркалами, надеясь, что меня накажут. Но вместо этого я получила огромное удовольствие от скачки, а вот вас…
– Что? – опешил Анри, переступая с ноги на ногу. – Шамбор? По-моему, в Шамборе не было никаких английских девушек, за исключением разве что нескольких шлюх. Придворные дамы обыкновенно… и Версаль? Не припоминаю… О нет! А-а-а! Боже мой! Только не вы! – воскликнул он, и в его голосе прозвучало невыносимое страдание. Анри наконец вспомнил пятилетнюю девочку в дорогом, но рваном платье, босоногую, с грязным личиком, с мольбой глядевшую на него; отвратительную и гадкую девчонку, которая погубила его единственный шанс принять участие в королевской охоте. Уродливая маленькая обезьянка, как про себя называл он ее. Он до сих пор помнил, как ему хотелось придушить ее. – Мадемуазель Singe!
[9] Какой ужас! Наверное, сам дьявол прислал вас сюда!
– Значит, вы все-таки вспомнили меня!
Анри содрогнулся. Он бы предпочел забыть ее навсегда. Он ненавидел девчонку всей душой и приложил все усилия, чтобы превратить ее жизнь в ад. Без особого, впрочем, успеха.
В знак благодарности за услуги, оказанные ему отцом Анри при дворе, король пригласил его самого и его примерного сына Анри присоединиться на неделю к королевской охоте в лесу Шамбора, устроенной в честь английского посланника, виконта Графтона. Когда же отец Анри рассыпался в благодарностях за оказанную честь, но с сожалением заметил, что у де Марешалей имеются только рабочие лошади, которые решительно не годятся для подобного случая, Его Величество одним взмахом руки отмел его возражения, заявив, что и виконт, и Анри могут выбрать себе лошадей на королевской конюшне. Анри обожал охоту, да и приглашение принять участие в подобной забаве для двенадцатилетнего мальчишки было делом неслыханным. К тому же на чистокровном жеребце вместо его старенького пони. Он уже представлял, как мчится галопом по лесу под звуки рогов и лай собак. И когда они отправились ко двору в Шамбор, королевскому охотничьему замку в долине Луары, окруженному темными, непроходимыми лесами, кишащими дичью, Анри пребывал на седьмом небе от счастья.
