– Мы должны взять Малинду с собой, – заявила София.
– Пойду взгляну, не осталось ли здесь чего-нибудь съестного, – сказал Тьерри. – Жаль, что мы не оказались тут раньше стервятников.
При мысли о еде к горлу Софии вновь подступила тошнота. Нетвердой походкой она вернулась в зловонную хижину. Лавиния уже была укрыта потрепанным и окровавленным стеганым одеялом, а в воздухе висел удушливый запах горячей свежей крови. Дыхание женщины было хриплым и прерывистым, а по телу ее то и дело пробегала судорога. Саския вытирала ей лоб, а Малинда держала мать за руку.
– Мама, – шептала она сквозь слезы. – Мама!
– Забери Малинду, мама! – воскликнула умирающая женщина, стуча зубами. – Малинда – хорошая девочка, мама. Она будет вести себя тихо.
– Хорошо, – сказала София. – Я позабочусь о ней.
Малинда отчаянно воскликнула:
– Мам! Я не хочу ни с кем уходить! Я хочу остаться с тобой!
– И Джонни… Узнал ли Уильям… Он видел… Джонни…
– Да, – ответила София. – Он сейчас с сыном.
– Уильям счастлив?
– Очень. Он… увидится с тобой… уже скоро.
– Хорошо, – вздохнула Лавиния. Она закрыла глаза, и мало-помалу сильная дрожь, сотрясавшая ее тело, прекратилась. Прошло еще несколько минут, и грудь ее перестала вздыматься и опадать.
Саския наклонилась над женщиной, пытаясь уловить ее дыхание, а потом пощупала пульс. Затем она с головой накрыла Лавинию испачканным кровью стеганым одеялом.
– Она умерла. Я ничего не могла сделать. Я пыталась, но она была горячая, лихорадка сделала свое дело, а когда я вынула из нее все, кровь потекла сильно-сильно. Там, у нее внутри, все сгнило.
– Мама! Мамочка! – отчаянно закричала Малинда, отбрасывая стеганое одеяло в сторону.
София мягко отстранила девочку от матери и вновь накинула покрывало на мертвое лицо.
– Малинда, теперь ты должна быть храброй девочкой. Простись со своей мамой. Она… ушла. Она отправилась… на небо с твоим папой и Джонни. Но она не сможет вознестись туда до тех пор, пока ее не похоронят. Мои папа и мама тоже на небесах. Они позаботятся обо всех. А ты поедешь со мной и будешь жить в моем доме. Этого хотела твоя мама.
Малинда окинула последним долгим взглядом накрытое одеялом мертвое тело, глубоко и прерывисто вздохнула, давясь слезами, и позволила Софии увести себя наружу. Она смотрела, как хоронят ее мать, завернутую в окровавленное стеганое одеяло, смотрела, как наваливают камни на третью подряд могилу. А потом она подняла на Софию темные бездонные глаза и ничего не сказала. Малинда больше никогда не скажет ни слова.
Глава семнадцатая
Гидеон Волчья Лапа Ванн влюбляется
Когда я спустился к реке, из-под скалы выплыл старый сом, чтобы поприветствовать меня на языке тсалаги
[13]. Он сказал, что отряд воинов убил нескольких поселенцев и что однажды бледнолицые пришлют своих солдат, чтобы отомстить, а также о том, что другой отряд свиноедов с животными, крытыми повозками, женщинами и детьми идет по Большой тропе, а не по воде. Они выбились из сил, страдают от голода и болезней и запросто могут умереть, но если этого не случится, то еще до восхода следующей луны они выйдут к фактории братьев Карадок. Они попросят меня стать их проводником, и я должен ответить согласием. Я спросил, куда они направляются, но сом вильнул хвостом и уплыл. В воздухе повисла напряженность. С той стороны, откуда приближались свиноеды, надвигалась опасность, осязаемая совершенно отчетливо, словно дымка или туман, что иногда прячет горы и накрывает реку. Я закинул леску и стал думать.
Мой народ уважает меня, сына белого человека, охотника с рыжими волосами, и избранной женщины тсалаги, которая еще в юном возрасте могла столь точно толковать сны, что ей было дозволено сидеть в доме совета. Я принадлежу двум мирам, и это дает мне особые силы и возможности. Подобно своей матери я слышу, а иногда и вижу духов. Она научила меня использовать целебную силу трав и растений и разговаривать с животными. Я научился охотиться, терпеть боль и в должное время прошел обряд посвящения, но воином так и не стал. Вместо этого я овладел священными обрядами шаманов, их песнопениями и заклинаниями на удачную охоту, на то, как просить прощения у оленя перед тем, как убить его, на исцеление ран, богатый урожай кукурузы и защиту в бою. Я знаю, какие церемонии и танцы следует исполнять для Большого смерча и Желтой гремучей змеи. Я умею молчать и слушать, и потому ко мне приходит знание.
Но из-за того, что мой отец был белым, я знаю, какое зло исходит от бледнолицых, против которого бессильны заклинания и священные песнопения. Мать рассказывала мне об одном таком бедствии, во время которого наши люди падали на землю и умирали. Это случилось в те времена, когда она была еще девчонкой. Шаманы сказали, что это зло пришло к нам от пятнистых лягушек, которых мы когда-то обидели. Они исполнили священный обряд, чтобы прогнать беду, и люди ели зловонную плоть стервятников, дабы извести болезнь, и применили лечение водой, когда у нас началась огненная лихорадка и тела наши покрылись пятнами. Несмотря на это, люди продолжали умирать, и смерть ходила из поселения в поселение, в которых звучали поминальные песнопения по старикам и детям, сильным молодым воинам и девушкам.
Все это пришло к нам от бледнолицых. И я страшусь того, что еще они могут принести нам.
А бледнолицые все чаще приходят в долину, иногда пешком, а иногда на каноэ и плотах. Иногда поодиночке, иногда только мужчины, которым нужны шкуры, а иногда – со своими женщинами и детьми, и тогда им требуется земля. Меня часто просят проводить их в Кентукки, где живут наши враги – чикасавы и шауни. Я помогаю им безопасно пройти между племен, показываю, какие животные для еды чистые или нечистые, и предупреждаю, как они должны вести себя, чтобы не оскорбить окружающих духов. Я говорю им, что со мной им ничего не грозит только в том случае, если они делают все, что я велю. И они верят этому, потому что знают, что еще ни один бледнолицый не был убит, когда он со мной. Кое-кто из них полагает, что шауни не посмеют напасть на спутников избранного, который разговаривает с миром духов. Я в это не верю. Никто и никогда не возьмется утверждать, что чикасавы или шауни отличаются выдержкой, особенно весной, когда их молодые воины теряют покой и им хочется сражений.
Птицы, звери и рыбы разговаривают со мной так же, как и горы, небо, вода и растения; у них есть свой собственный язык. Они предупреждают об опасности и врагах, что позволяет мне избежать засады и нападений. Поэтому я всегда могу провести бледнолицых безопасным путем.
Но чем больше их становится, тем чаще они ссорятся между собой. Если это мужчины-охотники, им нужны меха, медвежий жир, соль, щелок и шкуры, за которые они предлагают ржавые ружья и пули с порохом, бусы и прочие блестящие безделушки, равно как и отравленное питье, которое так любят сами бледнолицые и которое крадет у мужчины разум, а взамен дает ему гнев и слабость.
