София быстро сменила тактику.
– В таком случае совесть моя чиста. Не окажись я настолько предусмотрительной, чтобы взять с собой все эти вещи, они бы сгорели тоже и не достались бы никому. Именно так и подумают люди, когда увидят, что от дома остались одни головешки, они сочтут, что все имущество погибло в огне. А мне оно пригодится, – беззаботно продолжила София. – Дамы в Вильямсбурге были совершенно уверены в том, что мистер Баркер и не подумал обставить дом. Так что я все хорошо спланировала и действовала из лучших побуждений, когда заплатила за все.
Вскоре тропа стала практически непроезжей и фургоны, переваливаясь на ухабах, поползли по ней с черепашьей скоростью. Анри потребовал бросить крытые повозки, но София отказалась наотрез, в чем ее поддержали Руфус и негры, куда более осведомленные в вопросах выживания. Они клятвенно уверяли, что им понадобятся плуг, пилы, топоры и другие сельскохозяйственные орудия, даже если София так не считает. Саския решительно заявила, что ни за что не расстанется со стегаными одеялами, кастрюлями и тарелками, а София поддакнула, что они не могут бросить мушкеты, порох и пули. В конце концов споры прискучили Анри. Едва ли дорога могла стать хуже, а их продвижение по ней – еще медленнее.
Но именно так и случилось. Один из мулов умер, и с подковой или без нее, но им пришлось впрячь лошадь Софии в повозку. Гунтер к этому времени пребывал в настолько подавленном расположении духа, что и не подумал кусаться или оказывать иное сопротивление. Ребра выпирали у него из-под кожи, а сил лягаться уже просто не было. Коровы тоже исхудали до крайности и молока больше не давали. Путникам приходилось останавливаться везде, где имелся хотя бы намек на пастбище, и отпускать животных пощипать то, что им удавалось найти. У одной из крытых повозок сломалось колесо, и у них ушла масса времени на то, чтобы сначала разгрузить, а потом, после нескольких неудачных попыток, починить его и вновь нагрузить фургон. Переправляясь через ручей, Сет приметил каймановую черепаху и поймал ее, а Саския сварила из нее жиденький суп с мясом. Затем Тьерри обнаружил несколько грибов и заявил, что это лисички. Из них и опоссума, пойманного в силки Анри, он приготовил рагу, и все, за исключением Малинды, были настолько голодны, что съели его без остатка. Малинда же сморщила носик и отрицательно покачала головой, отказываясь прикоснуться к блюду. В результате все, кроме девчушки, получили на свою голову серьезное отравление.
Малинда была предоставлена самой себе и лишь посасывала палец, пока они не оправились. Она оказалась настолько тихим и серьезным ребенком, что остальные иногда попросту забывали о ее существовании. С тех пор как умерла ее мать, малышка не вымолвила ни слова и лишь молча шагала вместе с остальными, выказывая куда большую выносливость, чем можно было ожидать от такого маленького ребенка. София соорудила для девочки тюфяк, чтобы та могла спать рядом с нею, и, просыпаясь ночью, часто замечала, что, хотя Малинда и лежала тихо, глаза девочки были широко раскрыты. Джек проникся к Малинде несомненной симпатией и развлекал ее тем, что скакал, прыгал и строил забавные рожицы, пытаясь заставить ее улыбнуться. Он показал ей, как запускать гальку блинчиком по воде, и вытащил малышку из воды, когда та случайно сорвалась с берега. Малинда по-прежнему оставалась серьезной и молчаливой, но теперь она следила за каждым шагом Джека и старалась держаться поближе к нему.
Однажды Джек забрел в лес и пропал. Им пришлось удерживать Тоби чуть ли не силой, чтобы он не отправился на поиски брата, а Руфус не находил себе места от беспокойства. Они обыскали окрестности и выкрикивали его имя: «Джек! Джек! Джек!» – до тех пор, пока оно не вернулось к ним эхом. Малинда молча глотала слезы и вздрагивала всем тельцем от отчаяния. Тьерри потребовал, чтобы они продолжили путь, оставив Руфуса и Тоби продолжать поиски. София вытащила пистолет и заявила, что они не двинутся с места, пока не отыщут Джека. А немного погодя из леса вышел и сам Джек. Выглядел мальчик растерянным и ошеломленным, сбивчиво рассказывая о белой лани, которая подошла к нему и принялась столь забавно скакать вокруг, что он последовал за нею в лес и забрел очень далеко, где наткнулся на поляну, на которой бил родник с очень вкусной водой. Он напился, а когда поднял голову, то обнаружил, что лань исчезла.
Джек не мог объяснить, каким образом ему удалось отыскать обратную дорогу. София припомнила, как в Вильямсбурге слышала историю об одной девочке-англичанке, Вирджинии Дэйр, которая исчезла, обратившись в белую лань. Саския и Венера переглянулись и забормотали что-то насчет духов.
Тьерри с укоризной заметил, что, если бы ему вовремя рассказали о косуле, он мог бы подстрелить ее и тогда у них была бы оленина на ужин. Съестных припасов у Лавинии и Уильяма не обнаружилось, за исключением бочонка муки грубого помола, зараженной долгоносиком, но у нее оказался затхлый привкус, да и лепешки из-за насекомых получились несъедобными. А Малинда стала лишним ртом, который нужно было кормить.
Когда Анри и Тьерри не пререкались друг с другом, первый изо всех сил пытался развеселить и приободрить друга, вслух размышляя о том, как они прибудут в «Лесную чащу» и как долго смогут наслаждаться гостеприимством Софии, прежде чем оседлают новых лошадей, запасутся провиантом и отправятся в Луизиану. Тогда у них будет много еды.
Слушая их разговоры, София решила прибегнуть к озорству и принялась расписывать вслух, какие обеды она для них будет готовить до отъезда, смакуя малейшие подробности.
Они умолкали, когда она начинала описывать жареного каплуна, баранью ногу с зеленым горошком, шпигованного фазана, жареную оленину, фрикасе из утки, говядину со специями, лобстеров, а также пироги с черносливом, соусы из сливок и бренди, тающие во рту кондитерские изделия и пудинги. Говоря откровенно, она попросту выдумывала блюда, которых никогда не готовила. Ее поварские таланты, обретенные под чутким руководством миссис Беттс, были основательными, но довольно устаревшими, однако воспеваемая ею ода еде заставляла французов умолкнуть.
Слушая ее и глотая слюнки, Тьерри и Анри тем не менее сочли ее слова лишним доказательством тому, что английская знать напрочь лишена гордости и чувства собственного достоинства. Французы были шокированы тем, что высокорожденная девушка была вынуждена свести близкое знакомство со столь приземленными вещами, как приготовление пищи, ведь для этого на свете существовали повара и кухарки. Они закатывали глаза и пренебрежительно отмахивались от объяснений Софии, что поколение ее крестной матери полагало подобные навыки жизненно необходимыми. Ни одной француженке знатного происхождения, к какому бы поколению она ни принадлежала, и в голову бы не пришло заглянуть на кухню.
Но не слушать они не могли, и София надеялась, что голод и жадность не позволят двум мужчинам бросить ее раньше, чем их отряд достигнет места назначения.
Вконец изголодавшийся Анри ловил каждое слово, когда София описывала пиршество чревоугодия, выспрашивал подробности, облизывал губы, издавал страстные стоны и бормотал: «Ах, Софи!». Тьерри однажды даже обронил, что Анри ведет себя, как влюбленный мужчина. Анри парировал, что он всего лишь голоден и что София – самая неприятная и властная особа, каких он только встречал, настолько грубая, что он даже не видит в ней женщину.
