Однако с тех самых пор как София повадилась купаться по вечерам, разум Анри вступил в противоборство с его же чреслами. Он оказался бессилен прекратить за ней слежку и не обращать внимания на прилив желания. Анри продолжал подсматривать за нею, несмотря на то что уговаривал себя отказаться от подобных чувств и напоминал себе о том, что она последняя женщина в мире, на которой он по собственной воле остановил бы свой выбор. Она вовсе не была милой и податливой, как подобает женщине, и в ней не было ничего, что он привык видеть во француженках. Она выказывала истинно мужскую решительность в намерении добраться до своей собственности, была о себе слишком высокого мнения и имела дурную привычку распоряжаться остальными, словно они были ее крепостными. И единственная причина, по которой она волновала его сейчас, заключалась в том, что у него слишком давно не было женщины. Пойти на подобный риск в Вильямсбурге он не отважился.
Его физическое влечение к Софии, сколь бы иррациональным оно ни было, оставалось неудовлетворенным и со временем превратилось в наваждение. Всякий раз, когда она направлялась к реке, чтобы выбрать себе место для купания, Анри тайком крался за нею. Он остро ощущал ее присутствие, стоило ей оказаться поблизости, в воде или на берегу. Это возбуждало его, заставляя забыть о ее растрепанных волосах или порванном платье.
И еще он не мог не отдать должное ее мужеству. София никогда не жаловалась на голод, стертые в кровь ноги или укусы насекомых. Невзирая на все трудности, она упорно двигалась вперед, теперь уже пешком, подобно всем остальным. Она не позволила Тьерри пустить ее коня на мясо, пригрозив застрелить любого, кто осмелится поднять на него руку.
А вот Тьерри, Руфус, его сыновья и негры жаловались на все подряд. Видит бог, у них было достаточно поводов для жалоб. Они захватили с собой копченые окорока из коптильни Томаса, но в их нынешнем состоянии те стали несъедобными и жесткими, как подошва. София и Саския уверяли, что, для того чтобы приготовить их, требовались варочный котел и большая плита с постоянным огнем в придачу, да и только после нескольких дней замачивания. В отчаянии Анри предложил соорудить походную плиту, но обе женщины усомнились в том, что окорока удастся сделать удобоваримыми без вымачивания и соответствующей обработки, в противном случае их придется выбросить. Заодно и время будет потрачено зря. А они не могли и далее затягивать прибытие на торговый пост. Не имея надлежащего пастбища, их домашний скот и так превратился в кожу да кости на одном только выпасе вдоль тропы. Несмотря на то что их окружали леса, дичи им попадалось на удивление мало, а после катастрофического эксперимента Тьерри с грибами они перестали собирать растения, которые могли – или не могли – оказаться съедобными.
Голод заглушил беспокойство Анри по поводу ловушки, которую устроили им индейцы, но в которую они почему-то до сих пор не попали, и даже прогнал похотливые мысли насчет самой Софии и обещанных ею ужинов. Ну и самое главное – где, дьявол их раздери, они сейчас находятся? Он проглядел все глаза, стараясь высмотреть хоть что-нибудь, хоть какой-то ориентир, который можно было бы привязать к карте.
Дни, долгие и жаркие, монотонно сменяли друг друга.
Как-то вечером, на закате, они с Софией сидели на камне, еще теплом от солнечных лучей, и, опустив ноги в воду, наслаждались прохладой. Между ними была расстелена карта, с помощью которой они пытались вычислить расстояние, определиться со своим местоположением и перенести на нее то, что они видели днем на местности. Этот маленький ежевечерний ритуал был абсолютно бессмысленным, но они не отказывались от него только потому, что он вселял в них слабую надежду, что рано или поздно им все-таки удастся добраться до фактории.
Анри мрачно уставился на карту, с ее изгибами, крестиками и линиями, обозначавшими реки, которые в одном месте назывались так, а чуть дальше – совершенно иначе, что сбивало его с толку. Например, река Тинасси именовалась также Талекво, Тиски и даже Наличуку. На ней же имелась отметка «мелководье» с черепом и скрещенными костями, равно как и безымянный приток, протекавший между «Л. г.» и «г. Ляг.». Именно здесь герб Графтонов был обведен пунктирной линией, которую пересекал тот самый безымянный приток. При этом ни Анри, ни София не имели ни малейшего представления о том, где находятся.
Анри ладонью прихлопнул одну из мошек, которые тучами вились над рекой и лезли в волосы и уши. Бесконечная жара и голод действовали ему на нервы. Как и всем им. Даже у Тьерри уже не осталось сил на то, чтобы жаловаться. Венера боялась, что у нее пропадет молоко и Сюзанна умрет с голоду. Саския, некогда крупная женщина, превратилась в бледную тень самой себя, и сморщенная кожа висела на ней складками. У Джека и Тоби руки и ноги стали похожими на спички, а животы, наоборот, вздулись. Руфус выглядел как живой скелет. На исхудавшем личике Софии резко выступали скулы.
– Анри, а вдруг мы заблудились и я обрекла всех вас на смерть в этой глуши? Я все время думаю о Лавинии, Уильяме и бедном малыше. И Малинде. Что было бы, если бы мы не наткнулись на них? – Нижняя губка у нее задрожала.
Анри видел Софию всякой, но еще никогда – плачущей. Он инстинктивно обнял ее за плечи и прижал к себе.
– Просто расстояние оказалось чуточку больше, чем выглядит на карте. Не волнуйтесь, София, в конце концов все будет хорошо. Я знаю, что мы идем примерно в южном направлении, да и река никуда не делась. Рано или поздно, но мы непременно достигнем фактории, раздобудем припасы и плот и найдем проводника, который сможет общаться с индейцами. Быть может, мы даже сумеем узнать, куда они отвели Кулли, и вернем его. И мы обязательно дойдем до вашей плантации. Мы с Тьерри получим тот роскошный ужин, который вы нам обещали, и хорошенько отдохнем перед тем, как двинуться дальше. В Версале только и будет разговоров, что о нашем захватывающем приключении.
София вздохнула.
– Я много думала…
– О чем?
– Если со мной что-нибудь случится… индейцы, или же я упаду в реку и утону, или… ну, вы понимаете, с нами многое может произойти.
– Не нагоняйте на себя тоску!
– Так вот, если вдруг нас нагонит милиция, то они – мне ведь еще нет двадцати одного – отвезут меня обратно к Томасу, а он заставит меня выйти за него замуж, чтобы заполучить мои земли и рабов, которых купил мистер Баркер. Венеру и остальных закуют в кандалы и погонят назад. Я скорее умру, чем смирюсь с этим. Клянусь, что никогда не буду владеть рабами, а еще клянусь, что сделаю все, что в моих силах, чтобы предотвратить возвращение кого-либо из них в столь жалкое состояние. Негры согласились работать на меня в обмен на получение собственных земельных наделов. Тех же, что купил мистер Баркер, я рассчитываю освободить аналогичным образом и надеюсь, что они останутся на схожих условиях.
– Но закон не допускает освобождения рабов в Вирджинии.
– Возможно, и нет, но ведь мы не встретили здесь более ни души, кроме нас самих да путешественников на реке. Папа всегда говорил, что пожалованный ему участок вызывает у него подозрения, словно его специально выбрали на самой границе колонии из-за французов. Не исключено, что «Лесная чаща» находится в такой глуши, что там просто некому обеспечивать соблюдение закона. А у меня есть план.
