Глава двадцатая
После свадьбы
Июль 1755 года
Безоружные, София и Анри осторожно пробрались через лес, чтобы взглянуть, уцелела ли фактория и живы ли ее обитатели. Но нападения, к счастью, не было, и это очень порадовало их, поскольку Карадоки и Джон Баптист чувствовали себя настолько плохо, что не смогли бы никого защитить. Узнав, что Кулли жив, Саския расплакалась и едва не бросилась вслед за каноэ, но София с большим трудом сумела уговорить ее не спешить. Гидеон выяснит, как найти мальчика, к тому же он знает, как вести себя с индейцами, похитившими его. А Саския ничем не поможет Кулли, если ее саму возьмут в плен или убьют, да и вообще, она может заблудиться.
При мысли о том, что ей придется сидеть и ждать, Саския пришла в отчаяние, но выбора у нее не было. Немедленно разыскать Гидеона и Кейтлин не удалось, и прошло несколько дней, прежде чем они вернулись. Кейтлин шепотом сообщила Софии, что они с Гидеоном были в лагере, который Гидеон разбил в пещере, и жарко покраснела.
Когда София рассказала Гидеону о том, что видела Кулли, тот согласился отправиться за ребенком и попытаться выкупить его. Но он попробует вернуть его, не предлагая в качестве выкупа виски; добиваться возвращения мальчика с помощью яда он отказался наотрез. Гидеон ушел, раздумывая над тем, как лучше всего подступиться к этому делу.
Венера и Сет столь часто исчезали вместе с Сюзанной, что Саския сорвала свое отчаяние и страх за Кулли на Венере, с негодованием обвинив ее в том, что она отлынивает от работы. Сет попытался было встать на защиту жены, но Саския, нервы которой были на пределе, набросилась и на него. Разгорелась ссора, которая утихла только после вмешательства Нотта, сумевшего успокоить Саскию. Вытолкав остальных за порог, Нотт обнял Саскию и попросил ее потерпеть еще немного; они обязательно вернут Кулли. Саския разрыдалась у него на груди.
Анри и Тьерри вздумали поторопить Карадоков с постройкой плота, но братья страдали от похмелья еще несколько дней после свадебных торжеств, так что строительство продвигалось крайне медленно и, на взгляд Софии, из рук вон плохо. Она то и дело указывала им, где от плота отваливались какие-либо части. Наконец на свой остров отправился и Джон Баптист, находившийся в подавленном и смиренном расположении духа.
Тем временем к ним прибыли новые путники и на фактории воцарилось некоторое оживление. Это были несколько поколений какой-то большой семьи, с целой флотилией перегруженных плотов, к бревнам которых веревками были привязаны дети. Сойдя на берег, они купили порох, кукурузную муку и немного ветчины у Кейтлин, которая вполне успешно управляла торговым постом, пока ее отец и дядья занимались плотами. Они везли с собой двух лошадей, которых пожелали обменять на одну из коров Кейтлин, поскольку их собственная издохла. Лошади оказались не особенно хорошими, но София шепотом сообщила Анри, что им лучше взять и таких.
Личико Малинды исказилось страданием, когда она потянула Софию за юбку и показала ей на детей, привязанных к плоту. Наклонившись к девочке, София объяснила ей, что это сделано для того, чтобы дети не свалились в воду и не утонули. Ее слова ничуть не успокоили Малинду, и потому София поинтересовалась у женщин на плоту, нельзя ли отвязать детей, чтобы они поиграли на берегу, что те и сделали. Весь день до вечера воздух над плесом звенел от детских криков и смеха. Детвора, включая даже Джека и Тоби, играла в жмурки. Малинда присоединилась к остальным и радостно открывала рот, не издавая, правда, при этом ни звука.
– Она что, не умеет говорить? – поинтересовался один мальчик из семьи поселенцев, показывая пальцем на Малинду. – Она же не сказала ни слова!
– Малинда слишком умна, чтобы болтать, – похвастался Джек.
Дети поселенцев задумались.
– Никогда не слыхал ни о чем подобном, – после довольно продолжительной паузы произнес самый старший из них.
Кейтлин испекла немного сладкого печенья, которое детвора с удовольствием слопала, запивая молоком, пока их матери наслаждались чаем. Кейтлин стало жаль женщин, которые выглядели испуганными и измученными. Она испекла также кукурузные лепешки, а потом приготовила рагу из оставшейся с прошлой осени картошки, сушеных овощей и белок, которых утром принес с охоты Тьерри, после чего пригласила всех на ужин. На следующее утро, когда поселенцы готовились к отплытию, она вручила женщинам горшочек меда и корзинку яиц.
– Вы очень добры. Для нас и детишек это была настоящая радость. Нам хотелось бы остаться здесь и обзавестись таким домом, как у вас, а не плыть в Кентукки. Как вы полагаете, мы доберемся туда? – прошептала одна из встревоженных женщин, обращаясь к Кейтлин. – Вы ведь замужем за полукровкой. Не знаете, где сейчас индейцы?
Кейтлин ответила, что не знает. Судя по выражению лица женщины, она отнюдь не горела желанием возвращаться на плот, но ее муж уже привязал детей, и она вновь заняла свое место рядом с ним.
Пока Карадоки строили плоты, пребывавшие сейчас в разной степени готовности, Кейтлин с отцом устроили ревизию товаров, которые им с Гидеоном предстояло взять с собой на новую факторию. Нужно было прикинуть, что следует погрузить на плоты, а что оставить для крытых повозок. Мешак и Нотт будут править фургонами и гнать скот по прибрежной тропе, догоняя остальных, когда те причалят к берегу на ночлег. Подобная перспектива пришлась им не по вкусу, они откровенно боялись, что станут жертвами нападения индейцев, но София пообещала каждому из них по корове за согласие. Тем не менее для плотов оставалось столько груза, что София опасалась, что, едва спущенные на воду, они тут же затонут. Мысль о том, что она может утонуть, привела Саскию в такой ужас, что она вызвалась ехать на повозке с Ноттом, когда придет время трогаться в путь.
Неделя проходила за неделей, а Гидеона все не было.
– Его ведь не могли убить, Софи? – то и дело спрашивала Кейтлин, глядя на подругу расширенными от страха глазами. – Или он устал от супружеской жизни? Он ведь еще не мог устать от этого, верно?
София была уверена, что Гидеон вернется, но сочувствовала горю Кейтлин. Саския же разрывалась между безумной надеждой, что вот сейчас из леса выйдет Гидеон с Кулли, и страхом, что этого не случится.
Вскоре и София, и Кейтлин обнаружили, что у них нет аппетита. София приписала его отсутствие жаре, а Кейтлин – собственной хандре. Но потом однажды утром София отправилась собирать яйца и обнаружила, что Кейтлин стошнило возле курятника. Софию, у которой вид яиц вызвал отвращение, немедленно стошнило тоже. Теперь по утрам обе страдали от тошноты и рвоты. В конце концов Саския заявила, что обе они беременны.
Кейтлин с благоговением погладила свой живот и прошептала:
– Ребенок! Колыбельная сработала!
«О нет», – с ужасом подумала София и стала умолять Саскию и Кейтлин сохранить ее положение в тайне и ничего не говорить о нем Анри. Обе были озадачены, но согласились, и Кейтлин вприпрыжку умчалась, чтобы сообщить радостную новость отцу.
Один жаркий и влажный день сменялся другим, а душными ночами воздух над рекой, замедлившей свое течение, гудел от комаров. Страдая от тошноты и комариных укусов, София, которой почему-то все время хотелось спать, говорила себе, что еще никогда в жизни она не чувствовала себя так плохо. До определенной поры ей удавалось скрыть свое состояние, потому что Тьерри слег с жестокой лихорадкой. Он ослабел настолько, что не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, его без конца мучила рвота и, несмотря на жару, сотрясал озноб. Кейтлин укрыла больного одеялами, подкладывала ему в постель нагретые камни и поила лечебными настоями, которые варила из диких трав. Анри уверял друга, что не уедет без него.
