– Вот его документы.
Затем, шаркая, она вышла вон. София же была шокирована запущенностью конторы, но решила, что разберется с этим позже. Собрав со стола бумаги, она подтащила единственный стул к двери, откуда падал свет.
А снаружи Анри и Тьерри опять затеяли спор, на сей раз насчет того, когда им лучше уехать: завтра или послезавтра. Вздохнув, София подумала, что французский как нельзя лучше подходит для препирательств и оскорблений. Сложив письма по датам, она принялась читать их. При виде отцовского почерка на глаза у нее навернулись слезы.
– Дорогой папочка, – прошептала она, – когда мы говорили о Вирджинии, ты и представить себе не мог, что я окажусь здесь и буду читать твои письма.
Она была хорошо знакома с печальной историей бесконечных займов, процентов и растущего долга, но из двух последних писем она узнала больше, чем рассказали ей стряпчие. Предпоследнее письмо от поверенных лорда Графтона мистеру Баркеру, написанное прошлым летом в Сассексе, когда ее отец был еще жив, недвусмысленно давало понять, что лорд Графтон не желал, да и не мог перевести дополнительные деньги до тех пор, пока табак не начнет приносить прибыль. Он одолжил максимальную сумму денег по закладной на свое английское поместье из расчета, что к настоящему моменту плантация начнет приносить существенный доход. К тому же он чувствовал себя слишком плохо, чтобы предпринять какие-либо дальнейшие шаги в этом направлении.
А вот последнее письмо подтвердило самые сокровенные ее страхи. В нем стряпчие извещали мистера Баркера, что даже его признание в том, что дом, который он начертил, так и не был построен, не подвигнет их перевести ему дополнительные суммы на строительство. И потому не стоит апеллировать к ним вместо лорда Графтона. Милорд сейчас слишком болен, чтобы его можно было тревожить подобными вещами, и если поверенные добьются своего, то упекут мистера Баркера в тюрьму Ньюгейт за мошенничество, когда он вернется в Англию.
София несколько раз откладывала письмо, восклицая:
– Нет, нет! Этого не может быть! – Но потом вновь принималась за чтение. – Папа никогда бы не допустил ничего подобного, – сказала она и опять перечитала письма, чтобы убедиться, что наверняка что-то поняла неправильно. Ей так хотелось отыскать какое-либо упоминание о том, что по крайней мере одна (если не две) партия табака уже отправлена в метрополию. Иначе просто быть не может!
Увы, София более не могла тешить себя иллюзиями. Никакого дома не было и в помине; табак не был ни выращен, ни отправлен. Мистер Баркер купил всего несколько рабов, а не целую армию в несколько дюжин.
Кроме того, последнее письмо поверенных подтверждало действительный объем долговых обязательств. Должно быть, они лгали ей в лицо, когда говорили, что она сможет жить во вдовьем доме. Из их последнего письма мистеру Баркеру следовало, что все поместье Графтонов, включая вдовий дом, уже совсем скоро окажется в руках судебных исполнителей. Арендаторов, ради которых она должна была по настоянию стряпчих освободить дом, скорее всего, просто не существовало в природе. По всей вероятности, они надеялись, что она поступит именно так, как поступила, поскольку ее отъезд в Вирджинию избавил их от неприятной обязанности выдворять мисс Графтон силой.
А ведь она действительно поставила на карту все. Бегство от Томаса сделало ее убийцей и подвергло смертельной опасности жизнь рабов, а фиктивный брак мог нанести непоправимый урон ее чести. У Софии возникло такое чувство, словно земля уходит у нее из-под ног. Мир закружился у нее перед глазами, как будто ее начала засасывать гигантская воронка. Она в отчаянии обхватила голову руками.
– Милый папочка, у нас больше нет поместья Графтонов! Как? Как ты мог позволить такому случиться, ведь семья была твоей гордостью? Мистер Баркер лгал тебе. Он лгал о табаке, доме… Но почему же стряпчие уверяли, что все будет хорошо, если в действительности получилось хуже некуда? Они наверняка предвидели риск…
Хотя снаружи стоял жаркий день, она похолодела от страха, раздумывая над тем, какая дилемма встала перед нею. Она осталась без средств к существованию, без крыши над головой и с перспективой скорого появления на свет ребенка. Анри уедет со дня на день. А она отвечала за всех: за негров, Драмхеллеров, Малинду. Ну и за своего ребенка, разумеется. Перед ее внутренним взором встал образ Лавинии, прижимавшей к груди своего новорожденного сына, мертвого и облепленного мухами. Неужели и ее саму через несколько месяцев ждет такая же участь? «Лесная чаща» оказалась в таком же жалком состоянии, как и крошечная усадьба Лавинии и Уильяма.
Когда она вышла из хижины, все вокруг было как в тумане. Анри поднял голову от туши дикой свиньи.
– В общем, София, мы почти закончили. Мы оставим часть для этой пожилой женщины, а остальное отдадим твоему повару в маноре, – сообщил Анри, с головы до ног забрызганный кровью дикого животного. – Но перед ужином я должен буду принять ванну.
София оперлась о дверной косяк, чтобы не упасть, и открыла рот, но с губ ее не сорвалось ни звука. Табачные поля, ее новый дом, амбар и конюшня, сад, который она описывала Кейтлин, – всего того, что она рассчитывала найти в Вирджинии, попросту не существовало.
– Не будет ни повара, ни ванны, ни ужина. Не будет вообще ничего, – с трудом выдавила она и взмахом руки указала на хижину. – Мой манор? Вот это и есть мой манор. «Лесная чаща». Вот это и есть мой дом. А сад – вон он, там, на склоне. – Она показала на неровную каменную стену, окружавшую заросли сорняков и несколько чахлых яблонь. – А еще там есть колодец и огород. – Она кивнула на клочок земли, обложенный камнями, которые не остановили кролика, преспокойно доедающего какие-то высаженные на грядке растения. – А вон там… конюшня… – указала она на сарай с односкатной крышей, вокруг которого что-то клевали на земле несколько цыплят, – с лошадьми, которых я вам обещала.
Она вдруг истерически расхохоталась.
– О, зато сколько земли. – Она жестом обвела долину. – Земля здесь повсюду. Вот только нигде не посажен табак и денег не осталось ни гроша. Я понятия не имею, что мне теперь делать с этой землей… Мистер Баркер лгал… стряпчие лгали, и мой отец тоже обманывал меня. – Истерический смех перешел в безудержную икоту, а потом она разрыдалась. – Разорена! Я не могу вернуться в Англию. У меня нет дома, и жить придется в этой лачуге. Мы с ребенком умрем! – всхлипнула она. – Подобно Лавинии.
Анри во все глаза смотрел на нее.
– Что ты говоришь? Никакого дома? Никаких лошадей? – И потом добавил: – Ребенок? Чей ребенок?
– Чьим же еще он может быть, болван ты этакий? – пронзительно крикнула София.
– Ты… enceinte?
[18]
София поперхнулась слезами и не ответила.
Анри вдруг понял, что это более чем возможно. Он еще не встречал женщины, которая вела бы себя столь же пылко в постели. Но Софи в постели – это одно, а беременная Софи – совсем другое. И когда на него снизошло осознание столь неприятной истины, он выругался, понимая, что лучшее, что они с Тьерри могут сделать, – это сесть на своих жалких кляч и уехать, причем не оглядываясь. Бежать куда глаза глядят. Оставить эту англичанку с ее жалким клочком земли в невероятной глуши на краю света, среди дикарей, со всеми ее нахлебниками, полуосвежеванной дикой свиньей и этой что-то невнятно бормочущей старухой-негритянкой.
