– Правда? Замечательно! – оживленно воскликнула она.
– Ты выбираешь, – сказал я, а потом понизил голос: – Просто хочу выбраться отсюда.
Я смотрел на нее и гадал, понимает ли она по моему взгляду, что я говорю: «Я не хочу быть с ней».
И я скорее увидел, нежели услышал ее ответ:
– Тогда хорошо.
А потом Пиппа взяла меня за руку и потащила в угол, где в свете прожектора на одиноко стоящем табурете лежал микрофон, который она тут же включила. Раздался этот чудовищный звук, от которого все поморщились, и Пиппа поднесла его к губам:
– Привет, Коннектикут! – пританцовывая, пропела она. – Дженсен пообещал спеть со мной, и я подумала, будет неплохо выбрать что-нибудь очень-очень романтичное.
Уилл засмеялся, а моя сестра наблюдала за нами сонными от выпитого вина глазами. Руби почти сидела на коленях у Найла, то ли присосавшись поцелуем к его шее, то ли задремав на плече. Так что внимательно на нас смотрела только Бекки.
Мне хотелось сквозь землю провалиться.
А потом Пиппа взяла меня за подбородок и повернула лицом к себе:
– Эта песня для тебя.
Зазвучал первый рифф песни «Kiss Off» группы «Violent Femmes», и Пиппа подпрыгнула рядом со мной и приготовилась петь.
Уилл пронзительно засвистел, сунув два пальца в рот. Даже Руби привстала, протяжно закричав:
– У-у-у-у-у!
– «Мне нужен кто-то, с кем поговорить.
Кто-то, кого захочется любить», – пела Пиппа, и, при взгляде на ее широкую улыбку и горящие глаза я уже не мог сдержаться и присоединился:
– «Может, это ты? Может, это ты?»
Это было нелепо и глупо, и пели мы ну просто чудовищно, но это был единственный раз, когда весь груз терзаний свалился с моей души, с тех пор как мы развелись. Но как это вообще было возможно? Я полуорал-полупел гневную песню с женщиной, с которой знаком всего несколько дней и которую, как я думал, буду ненавидеть, но я почти обожал ее. На нас смотрела Бекки, сама Бекки, на лице которой одновременно читалось и облегчение, и страдание.
Но потом и она исчезла из поля моего зрения, потому что эта женщина передо мной завладела всем моим вниманием. Распущенные волосы Пиппы скользили по ее плечам, под трикотажным платьем легко угадывались очертания ее тела, и, подавшись вперед, я обнял ее и притянул к себе.
Я хотел ее поцеловать.
И понимал, что отчасти причина в вине, пиве и в том, каким безрассудно свободным я чувствовал себя в городке, где никого не знал, но еще я понимал, что мои чувства к Бекки были абсолютно ни при чем.
Пиппа прыгала рядом со мной и жутко завывала в микрофон, впрочем, это было идеальное исполнение для этой песни. Ее серьги каскадами спадали почти до плеч. На руках позвякивали браслеты. На губах соблазнительно-красная помада, из-за которой ее счастливая улыбка казалась безграничной.
Песня закончилась нестройным бренчанием на гитаре, и, затаив дыхание, Пиппа посмотрела на меня. Я крайне редко поступаю необдуманно, но наклонился и поцеловал ее, не напоказ и не потому, что кто-то за нами наблюдал. А потому что в тот момент больше ни о чем не мог думать.
Наше возвращение к столу было встречено неторопливыми аплодисментами от Уилла, глуповатой ухмылкой Ханны, вытаращенными глазами Руби и Найла и вялой улыбкой Бекки. Кэм копался в телефоне.
– Вы вдвоем так мило смотритесь вместе, – заметила Бекки.
– Полностью согласна, – сказала Зигги, и по какой-то причине ее мнение было важно.
Я чувствовал легкое беспокойство, какое иногда бывает после долгой и безрезультатной встречи или под конец утомительной телефонной конференции. Пиппа вложила свою руку в мою, пока я смотрел, как Бекки с Кэмом заняли наше место на сцене и выбрали старую песню Энн Мюррей, медленную кантри-композицию.
– Странный выбор для продолжения, – положив голову мне на плечо, заметила Пиппа. – Хотя наш не менее странный для начала.
Я наклонился к ней еще ниже, чтобы она услышала меня, несмотря на громкую музыку.
– Ее отец умер, когда она была подростком. Он любил Энн Мюррей. И для нее ее песни многое значат.
Пиппа подалась ко мне ближе.
– А-а.
Вот так это и начинается, – подумал я. – Не с огромного потока информации, а по кусочкам. Теперь Кэм знает все эти нюансы о Бекки и даже больше.
А я узнал, что Пиппе не нужно было смотреть на видеоподсказку, чтобы петь. Что она танцует как кукла, что у нее две мамы и что она любит кричать под дождем.
И я снова прижался своим ртом к ее, а когда отодвинулся, увидел ее вопросительный взгляд.
– Что? – спросил я, убрав прядь волос с ее лица.
– Ты пьяный? – спросила она в ответ.
Смеясь, я ответил:
– Ну… да. А ты?
– А то. Но этот поцелуй был похож на настоящий.
Открыв уже рот, чтобы ответить, я почувствовал, как все начали вставать.
– Место больно тухлое, – сказал Уилл, встав и одеваясь. – Предлагаю завалиться в винный бар в гостинице.
Я посмотрел на часы: всего десять.
Тоже поднявшись, я помог Пиппе надеть пальто, и, молча расплатившись, мы ушли.
И только войдя в гостиницу, я вспомнил, что мы ушли на середине песни Бекки и даже не попрощались.
* * *
Вот он, момент истины.
Ну, может, почти.
Я чувствовал зов номера наверху, хотя мы пришли в небольшой винный бар. Непонятно, то ли мы откладывали неизбежное, этот неловкий танец вокруг крошечной кровати, то ли просто хотели еще повеселиться.
– Кажется, нам нужно посовещаться, – заявила моя сестра, плюхаясь в мягкое кресло. – И серьезно обсудить, меняем ли мы наш маршрут или оставляем, как есть.
– Я думал, Бекки не станет большой проблемой, – сказал Уилл. – Думал, ваш липовый брак будет забавной идеей и все мы повеселимся, но чем быстрее мы трезвеем и чем ближе ночь, тем все более странно видеть, как Бекки на тебя таращится.
– Это правда, – посмотрев на меня, сказала Пиппа. – Ты заметил?
Пожав плечами, я снял свитер, не в состоянии вынести жар камина.
– Наверное, ей это тоже странно.
– А Кэм кажется симпатичным, но конченый идиот, – сказала Руби.
Закрыв глаза, я откинулся на спинку дивана. Вот она, реальность: снова увидеть Бекки было так изнурительно не потому, что это было странно, а потому что я все время ждал, что это будет странно…
– Мне нормально при любом раскладе, честно, – ответил я. – Как остаться, так и уехать.
– Кажется, Дженсен единственный, кто воспринял все лучше всех, – заметила Зигги. – Меня, например, так и тянет на нее наорать.
