Виктор и сам понимал, что пути назад для него нет, но остатки сомнений всё ещё не давали ему покоя:
– Итак, предположим, что вы правы. Бесценный камень действительно спрятан в огромной пирамиде, лежит себе среди пробок и ждёт не дождётся, когда кто-нибудь придёт и просто его оттуда вынет. С этим всё понятно. Но остаётся одна маленькая загвоздка – как вы планируете его оттуда достать? Тому, кто захочет это сделать, придётся незаметно, на глазах у полиции и сотен туристов, проникнуть внутрь охраняемой пирамиды, сдвинуть тяжеленные пробки, найти камень, вернуть пробки на место и также незаметно выйти! Пара пустяков – просто зайти и выйти! Ну и как вы намереваетесь это сделать?
– Очень просто. Так же, как это сделал в своё время Аль-Мамун, – мы пробьём свой туннель!
Предсказание
Халиф с почтением склонился над умирающим учителем и дал остальным знак оставить их наедине. Старик сильно ослаб. Он был на последних минутах своей жизни и перед смертью хотел сказать Аль-Мамуну нечто очень важное:
– Мальчик мой! Ты уже вырос. В твоих руках большая власть, большая сила. И большая ответственность. Пришло время использовать их на благо, исполнить свой долг, долг Повелителя правоверных… Готов ли ты понять всю глубину этой возможности, всю значимость своих деяний для будущего нашей веры? Ведь самое трудное – это понять, для чего ты был создан, какова твоя цель в этой жизни…
Он замолчал. Уже не оставалось сил говорить. Это не была смерть от болезни. Так угасает пламя свечи, высыхают капли дождя. Он был в ясном уме, но слова его не были ясны:
– Я далеко зашёл в своих годах… Мой удел распределён и срок установлен. Перед смертью я должен сказать тебе… Про твою цель. Непонятная сейчас, она будет ясно видна вдали. Видеть далеко вперёд, через сотни лет… Возможно, только на пороге смерти к тебе сходит этот дар. Или проклятие… Как знать… Слушай же меня и постарайся не пропустить ни слова…
Старик говорил, временами впадая в забытье. Минуты настоящего для него то и дело превращались в мгновения прошлого; воспоминания уносили его на десятки лет назад, ко временам его нелёгкой юности, суровых лишений и одиночества в чужом для него мире, который он теперь считал своим. Ему явилась его далёкая родина, которую он так никогда и не увидел, он слышал слова матери на непонятном для него языке; годы проносились перед его взором. Но он прогонял от себя эти видения, ибо то, о чём он должен был поведать Аль-Мамуну, было важнее всего на свете.
Он торопился. Время, назначенное ему, заканчивалось. Тишина и покой пришли на смену суете и страданиям, боль отступила. И в наступившей тишине он вдруг отчётливо услышал, как с дерева, растущего у трона Аллаха, сорвался и упал пожелтевший лист с начертанным именем. Его именем. Лист был поднят и передан Азраилу, ангелу смерти. Имя было прочитано, и в ту же секунду земная жизнь перестала существовать для него, старик сделал последний вдох и упокоился в мире и блаженстве. В блаженстве и восторге от одной только мысли, что там, наверху, Он услышал его имя…
– Я верю в тебя, я знаю, что в тебя можно верить, ведь даже имя твоё внушает доверие…
18 Тебе предписано исполнить свой долг перед Всевышним, долг перед верой… Судьба твоя предопределена, ничего нельзя изменить. Можно только следовать по пути, указанном свыше и усердствовать в достижении цели. Привилегия власти и величие халифата не станут для тебя облегчением в день Суда – напротив, Всевышний вдвойне спросит с тебя за все поступки, совершённые от имени Повелителя правоверных.
Сказали мудрецы: «Царей бывает три рода: царь благочестивый, царь, оберегающий святыни, и царь, предающийся страстям. Что до царя благочестивого, то он понуждает подданных следовать их вере, и он тот, чьему примеру подражают в делах благочестия. Царь, охраняющий святыни, печётся о делах мирских и о делах веры, заставляя людей следовать закону и блюсти человечность. Он должен соединять в руках меч и перо, ибо кто отступится от начертанного пером – оступится нога его. И царь выпрямляет искривлённое острием меча и распространяет справедливость среди всех тварей. Что же до царя, предающегося страстям, то нет у него веры, кроме удовлетворения своей страсти, и не страшится он гнева своего владыки, давшего ему власть. Исход же царства его – уничтожение, а предел его преступлений – обитель погибели…»
Ступай же по верному пути и сделай то, что Ему угодно. Отправляйся в Аль-Магриб – страну, где заходит солнце, и сделай то, что назначено свыше… Спрячь камень… Спрячь камень…
Таковы были его последние слова… Но что же они могли означать? Что значит – спрятать камень? Какой камень? И зачем? Ему предстояло найти ответ на этот вопрос. И на многие другие. Но никто не мог помочь ему с разгадкой тайны этих слов. Старик был уже мёртв, недоговорённые слова ушли вместе с ним. Что же он пытался ему сказать? Была ли эта его мысль последним откровением, ниспосланным свыше или же она была порождением предсмертного бреда и не имела никакого толкования? Странные слова, странные мысли…
Халиф растерянно смотрел на диск луны, как будто пытаясь найти на нём ответы на свои вопросы. Но мысли путались в его голове, он вновь и вновь вспоминал слова учителя и не мог поверить, что такое будет возможно.
Неужели и вправду наступят те времена, когда запустение и хаос придут на их земли и даже оросительные каналы, создаваемые почти три тысячи лет и превратившие долину двух рек в колыбель цивилизации, будут заброшены и навсегда придут в упадок? Неужели плодородные поля, дающие пропитание всему региону, снова будут затянуты болотами и занесены песками? А какая судьба ждёт город его предков? Шесть раз будет гореть осаждённый Багдад, пока на седьмой раз он не падёт окончательно, и последний из халифов не умрёт страшной смертью, не пролив при этом ни капли своей крови…
19 Это ли будущее?
Видения, пришедшие к старику перед смертью, были ещё рядом. Недоступные обычному взору, они таились в тени от лунного света, ожидая того, кто бы мог их увидеть. Только тот, кто страстно желал получить ответы на свои вопросы, мог бы рассчитывать на их откровение. Неосознанно для понимания в потрясённом до крайности сознании Аль-Мамуна постепенно открывалась возможность увидеть то, на что старику не хватило нескольких последних минут его жизни.
Но прежде того халиф почувствовал на себе мягкую тяжесть ночи. Усталость и боль потери подавили его рассудок, глаза слипались, он с трудом держал потяжелевшую голову. В наступившей полудрёме он видел с закрытыми глазами, как из тёмных углов, среди пятен лунного света, появлялись и исчезали горящие пламенем буквы. В этих словах не было порядка и смысла, между строк вдруг рядами вставали цифры; непонятные символы и знаки сливались то в стройный ряд, то в бесформенный хаос. Не хватало чего-то, чтобы расставить их по местам и придать им значение.
