Старший мастер, каменщик Нури, пытался было найти оправдание:
– Извините, господин, но за внешними рядами плит камни лежат уже не столь ровно. Они разного размера, и порой нам приходится брать немного в сторону, чтобы не обрушить кладку сверху. Два дня назад один такой камень размером с конскую голову чуть было не сломал мне левую руку, – Нури кивнул на окровавленную повязку, – и с тех пор мы вынуждены идти очень осторожно. Эта гора только снаружи выглядит плотно, а изнутри это просто куча камней, местами наваленных как придётся. Мы стараемся держаться прямо, но, если и берём чуток в сторону, так только опасаясь за жизнь халифа в тот час, когда он сам захочет войти в проход.
– Хитрец! Это ты ловко ввернул про заботу о жизни нашего господина, чтобы скрыть свою лень и нежелание работать. Однако я не вижу здесь никаких плодов вашего никчёмного труда! Что я скажу халифу? Что пятьдесят здоровых мужчин за двадцать дней смогли проделать в мягком известняке только небольшую крысиную нору? Вы все знаете, каков бывает гнев халифа при известии о неудачах! Боюсь, что он заживо похоронит вас в этой дыре, вместе со змеями и летучими мышами! Или всыплет каждому по сто ударов плетью из слоновьего хвоста! Но довольно разговоров. Скоро с реки привезут воду. Чаще меняйте повязки и поливайте камни, впереди ещё много работы.
Муфадди отряхнул одежду и, по своему обыкновению, разнося проклятия всем и вся, начал спускаться вниз. Рабочие угрюмо смотрели ему вслед, беззвучно призывая на его голову такие же искренние проклятия. Воистину, во всём белом свете трудно было найти более склочного и вздорного старикашку, чем советник Муфадди! Порой казалось, что он готов был повздорить со своей собственной тенью и самому себе вцепится в бороду! Однако в последние дни обычно важный и грозный по виду советник выглядел немного испуганным и растерянным. Втайне он и сам опасался, как бы его первым не замуровали в этой тёмной норе, уж больно странной и необъяснимой была вся эта затея халифа с каменными горами. Между тем были дела куда поважнее, чем эта блажь с поиском сокровищ. Или что ещё там намерился искать Аль-Мамун? И хотя Муфадди был советником, он знал, что его возражения не будут приняты, ибо халиф редко прислушивался к чужим советам, предпочитая всё решать своим умом. Единственным человеком, к словам которого он когда-либо прислушивался, был его старый учитель, но тот уже давно покинул этот мир.
Муфадди задумчиво теребил бороду, размышляя о странностях этого дела. Почему халиф не захотел остановиться в Фустате
20, до которого отсюда было рукой подать? Для чего он двинулся скрытно, не поставив в известность никого из своих командиров? Они-то думают, что он уже на полпути в Сирию… Правителю в Фустате строго-настрого наказано помалкивать и не соваться с визитами на плато. Гвардейцы денно и нощно стерегут пирамиды, как будто сокровища и впрямь уже найдены…
И что за необходимость была начинать проход именно в этом месте? В первый же день, когда они приступили к осмотру северной грани, он сам, да и многие другие сразу же обратили внимание на сбитые плиты ближе к восточной стороне. Там явно что-то было, разбитая облицовка обнажала ровные ступени основной кладки. Под щебнем и обломками плит вполне мог скрываться вход, если таковой был вообще. Наверное, стоило сначала разобрать и исследовать этот небольшой завал. Ведь какой-то вход должны были предусмотреть строители пирамиды. Иначе к чему вся эта громада, верхушкой задевающая небо, если внутрь неё ничего не ведёт? Но халиф, недолго думая, воткнул копьё среди камней точно по центру северной грани и приказал ломать гору здесь. Он сделал это с такой уверенностью, как будто его выбор был одобрен свыше. И вот сейчас, в тесноте и пыли, они вслепую бьются сквозь толщу камня безо всякой надежды на успех.
Но как сказать об этом господину, чтобы не вызвать его гнев и расстройство? Впрочем, Муфадди уже успел заметить, что неудачный ход дела почти не огорчал Аль-Мамуна. Он совсем не гневался при виде советника, понуро склонившего голову с докладом о проделанной работе. Неужели он и сам осознал всю бессмысленность своих начинаний, и вскоре они покинут это место? Однако, внимательно выслушав Муфадди и уточнив глубину туннеля, халиф распорядился заготовить побольше факелов и масла для светильников:
– Во славу всемогущего Бога, мы близки к нашей цели! Уверен, что ещё несколько дней – и мы сможем войти внутрь. Если я прав, то всех нас ждёт милость Всевышнего и щедрое вознаграждение за труды! Ступай, Муфадди, исполни сказанное и ободри людей.
Муфадди пытался было что-то робко возразить, но тут же осёкся, встретив глазами холодный стальной взгляд господина. Несмотря на жару, по его спине пробежал холодок. Он вдруг вспомнил, как много лет назад в его присутствии читали письмо, адресованное Аль-Мамуну: «Да продлит Всевышний твою жизнь и ослабит твоих врагов! Когда я пишу тебе, отрубленная голова Али лежит передо мною, а его кольцо – на моей руке…» Муфадди быстро склонил голову в знак согласия, ибо, пока он соглашался, его собственная голова продолжала оставаться на его плечах, и попятился вон из палатки.
Когда полог палатки закрылся, Аль-Мамун ещё некоторое время стоял в раздумьях, а затем взял в руки лист бумаги и сверил начертанные на нём линии и цифры:
– Как удачно! Это даже очень хорошо, что они взяли в сторону. Ещё бы несколько локтей на восток… Как и говорил учитель… Когда на небе появятся звёзды, следует измерить угол наклона.
Он отложил чертёж в сторону и принялся перечитывать документ, составленный накануне. Слова, тщательно подобранные в долгих раздумьях, нуждались в окончательном утверждении и оценке:
«Повелитель правоверных осознал, что большинство его подданных из числа всех сословий, во всех близких и дальних пределах, не способны воспринять очевидные доказательства, предоставленные им самим Богом. Эти люди погрязли в неведении и слепоте относительно сущности Бога, допустили ошибку в толковании истинной природы Его религии, Его единства и веры в Него. Они слишком далеки от правильной дороги, обозначенной Богом; они неспособны осознать сущность Бога в том виде, в каком она должна быть понята, и не в состоянии различить Его свойства и свойства того, что Им создано.
Это происходит вследствие немощности и недостатка их разума, неумения применять суждения относительно природы вещей; всё это возникает из того обстоятельства, что люди ошибочно приравнивают самого Господа к ниспосланному Им Корану. В один голос они утверждают, что он извечен и изначален, не создан и не произведён в какой-либо форме. Однако сам Всевышний в ясных и недвусмысленных словах Своей Книги дал им понять: «Воистину, мы создали его арабским Кораном». Поэтому всё, что пришло от Бога – Им же и создано. Он также говорит: «Хвала Господу, создавшему небеса и землю и сотворившему тьму и свет». И всё остальное, что было ясно определено и изложено, обязательно должно иметь своего творца и создателя – Бог есть тот, кто создал Книгу, и Он есть её единственный творец и создатель…»
