Эту же мысль Гизо развивал после крушения режима Июльской монархии. В работе «Наши надежды и наши разочарования» (1855 г.) он писал, что после периода испытаний и потрясений общество просит у власти только порядка, как основного условия его существования. Но оно не может долго довольствоваться только этим; «активные силы развиваются в состоянии покоя, общество просыпается…» Он отмечал, что если правительство не способно удовлетворить потребности общества в развитии, если оно не может обеспечить общественный прогресс, «то оно оказывается неспособным осуществлять задачу обеспечения порядка и общественной безопасности; тогда правительство и нация или отдалятся друг от друга, или вместе погибнут во взаимной антипатии…»
[132]. Как видим, через семь лет после своей отставки Гизо понимал, что общество нуждается не только в спокойствии и порядке, но и в постоянном развитии, в движении вперед, которое возможно путем осуществления хорошо продуманных и детально разработанных реформ.
Итак, либерализм времен Июльской монархии – это умеренное политическое течение. Либералы-орлеанисты зачастую исповедовали ценности, которые в настоящее время считаются прерогативой консерваторов. В отличие от либерализма англо-саксонского, французский либерализм носил доктринерский, бескомпромиссный характер, что дает основание говорить о некоем «консервативном либерализме». Такая верность изначально провозглашенным принципам и доктринам имела для французского либерализма двоякие последствия: она снискала ему репутацию негибкого, чуждого духу реформ, в первую очередь социального плана, но это же доктринерство позволило ему избежать конъюнктурных изменений на крутых поворотах истории.
Гизо – теоретик власти. Теория представительного правления
Сложнейшие проблемы парламентаризма, представительного правления, создания правового государства всегда были в центре внимания Франсуа Гизо, начиная с его работы 1816 года «О представительном правлении» и заканчивая его самыми поздними произведениями, относящимися ко второй половине XIX века («Три поколения», 1863 г.). Большой интерес представляет изучение его взглядов как видного социолога, историка и политического деятеля на проблемы парламентаризма и определение возможной эволюции в его взглядах. Сразу можно отметить, что точка зрения Гизо не была застывшей, неизменной, несмотря на свойственный ему догматизм и доктринерство; она эволюционировала по мере развития общества, изменения политической и социально-экономической реальности. В то же время, Гизо нельзя назвать оппортунистом, как его политического соратника Руайе-Коллара, во взглядах Гизо было гораздо больше постоянства относительно основных положений его теории. Не случайно, что в сборник его работ, опубликованный в 1869 г. «Mélangés politiques et historiques» вошли работы, написанные им в годы Реставрации. Это означает, что Гизо остался верен тем идеям, которые он защищал в первой трети XIX века, будучи молодым политиком.
Гизо всегда был противником абсолютизма и сторонником конституционной монархии, считая ее идеальной формой государственного устройства, которая была установлена во Франции на основе конституционной Хартии 1814 г. Он был противником установления во Франции республиканской формы правления, считая, что пятнадцать веков монархического правления не создали во Франции благоприятных условий для республики. В то же время, саму идею существования республики он допускал, высоко оценивая республиканский строй в США.
Итак, залог прочности государственного устройства заключался для Гизо в конституционной монархии и Хартии 1814 г. Он писал в своих «Мемуарах»: «Наследственная монархия, превратившаяся в монархию конституционную, заключала в себе, по моему мнению, все условия прочности и представлялась надежным поприщем для примирения сословий и партий, так яростно враждовавших когда-то между собой»
[133].
Как справедливо отмечал Гизо в работе «О правительстве во Франции со времен Реставрации и о современном министерстве» (1820 г.), если «либералы требовали всей Хартии, то роялисты – ничего, кроме хартии»
[134]. Хартия, устанавливавшая во Франции новое государственное устройство на штыках интервентов, была далеко неоднозначно встречена во французском обществе и вызвала самые разнородные чувства, которые, впрочем, как отмечал Лависс, сходились в одном: в недоверии и недовольстве ею. В отношении Хартии Гизо занял позицию «золотой середины»: он соглашался, что правление, установленное Хартией, носило на себе следы иноземного влияния и «имело физиономию несколько странную», но добавлял, что в 1814 г. задумываться об этом было некогда: обстоятельства требовали непременного преобразования прежней монархической власти, а Хартия из всех других способов этого преобразования представлялась наилучшей: она была делом необходимости, неизбежным следствием, вытекавшим из обстановки, сложившейся во Франции
[135]. Гизо так писал о Хартии в своих «Мемуарах»: «Взятая сама по себе и несмотря на свои собственные несовершенства и на возражения своих противников, Хартия была удобоисполнимою политической машиной; власть и свобода находили в ней одинаковые средства для своих действий и для своей защиты, и не настолько, вообще, плох был механизм, сколько были плохи приставленные к нему работники»
[136]. Как справедливо отмечал французский исследователь Д. Бажж, Хартия была необходимой, разумной и своевременной, но в то же время, она была лишь политическим инструментом, и все зависело от того, как ею воспользуются на практике. Следует отметить, что французские либералы периода реставрации далеко неоднозначно отнеслись к Хартии. По верному замечанию французского государственного деятеля правого спектра Бартелеми, если партия независимых (более радикальные либералы) видела в Хартии только первый шаг на пути к будущему, то доктринеры (более умеренные либералы) считали порядок, установленный Хартией, «абсолютно хорошим»
[137]. Но если Руайе-Коллар рассматривал Хартию только как текст для комментариев, то Гизо, как верно отмечал Д. Бажж, видел в ней материал, из которого можно создать нечто новое. Хартия не была для Гизо десятью заповедями, раз и навсегда данными; она явилась только инструментом, с помощью которого можно было проводить свою политику и направлять ее в нужное русло согласно обстоятельствам
[138].
В первые годы существования режима Реставрации, во время правления министерства Ришелье и господства «бесподобной палаты» среди доктринеров преобладала точка зрения Руайе-Коллара, в основу своей концепции поставившего сильную королевскую власть. Палате депутатов он отводил чисто совещательную роль: она должна только доводить до сведения короля различные мнения, существующие в обществе. Это было естественно в условиях ультрароялистской реакции «бесподобной палаты»: если бы такая палата располагала неограниченной властью, то это грозило бы отказом от основных положений Хартии 1814 г., поэтому в этих условиях Руайе-Коллар защищал идею сильной королевской власти, а не парламента. Гизо был согласен с мнением Руайе-Коллара о том, что всевластие палат ведет к узурпации власти, к тому, что, несмотря на провозглашенные политические свободы, на самом деле политические права будут отсутствовать, поэтому именно реставрированная королевская власть должна быть точкой опоры в обществе
[139]. В работе «Три поколения» Гизо отмечал, что в то время он, тогда еще не заседавшей в Палате депутатов (ему еще не было сорока лет), полностью одобрял политику своих политических товарищей, направленную против «мстительной власти палаты 1815 года, и их усердие защитить от ее притязаний королевскую власть»
[140]. В то же время, он подчеркивал, что, несмотря на то, что он «оказывал… партии сопротивления свое самое старательное содействие, теория… об основных властях государства…его отнюдь не удовлетворяла»
[141]. Гизо занял свойственную ему позицию «золотой середины», стремясь соединить идею сильной королевской власти с парламентским образом правления по примеру Великобритании. Эти мысли нашли свое выражение в работе «О представительном правлении и о современном положении Франции» (1816 г.), которая была направлена против учений теоретиков крайних партий Витролля (лидер ультрароялистов) и Б. Констана (лидер независимых). Как отмечал
