Гизо очень высоко оценивал деятельность Людовика XIV, при котором абсолютизм во Франции достиг апогея. Людовик XIV, по мнению Гизо, впервые представил Европе «зрелище правительства, уверенного в самом себе, свободного от всяких внутренних врагов, спокойно обладавшего своей территорией, своим народом, исключительно преданного правительственным трудам и заботам. Правительство Людовика XIV первое подало пример исключительного попечения о своих выгодах, первое соединяло в себе все свойства власти, окончательно установившейся и прогрессивной, которая не чуждается нововведений, потому что рассчитывает на долговечность свою»
[185]. Гизо задается вопросом: «Каким образом правительство столь блестящее, столь прочное… так быстро дошло до такого упадка?». И отвечает: «…единственным принципом, единственным основанием этого правительства была абсолютная власть – и вот почему оно дошло до заслуженного падения». Правительство
Людовика XIV, по мнению Гизо, «это факт великий, блистательный могучий, но лишенный основания и корня»
[186]. Он отмечал, что при абсолютной власти отсутствовали политические силы и учреждения, которые «существовали бы сами по себе и были способны к политической деятельности, к сопротивлению… Воля и действие центральной власти – вот все, что ярко проявляется в это время». По мнению Гизо, только свободные учреждения могли обеспечить не только мудрость, но и прочность правительства. Он верно отмечал, что «нет системы, которая могла бы существовать без помощи общественных учреждений»
[187].
Итак, Гизо делал вывод о необходимости ограничения любой власти, «умственной или материальной, кому бы она ни принадлежала, правительствам или народам, мыслителям или государственным деятелям, в какой бы сфере она ни проявлялась…», поскольку всякая человеческая власть «носит в самой себе врожденный недостаток, зародыш слабости и злоупотреблений»
[188].
Если в 1816 г. Гизо выступал как защитник сильной власти короля, в 1820–1830 гг. как сторонник сильной власти парламента, то начиная с 1840 г. он вновь настаивает на необходимости сильной королевской власти, которая обладала бы реальными властными функциями, а также на идее парламентского министерства, под которой он понимал наличие сильного парламента, обладающего правом назначать и смещать министров. В то же время эта система, по его мнению, подразумевала сильное правительство, что было необходимо для гармоничного взаимодействия всех ветвей власти.
Политический строй, установленный после Июльской революции 1830 г., Гизо считал идеальной формой государственного устройства. Конституционная монархия, по его мнению, являлась «правлением, основанным на взаимном уважении прав, на принципе договора между королем и страной». Он подчеркивал свою приверженность монархической идее: «…все знают, что я убежденный монархист. Я убежден, что монархия – это слава и спасение нашей страны… Монархия – это наследственность трона, освященная временем». Конституционное правительство, по мнению Гизо, – это «организованный социальный суверенитет», суверенитет разума и справедливости, вне которого общество «плывет наугад, подвергаясь опасностям революции»
[189]. Гизо отмечал, что начиная с 1830 г. конституционная монархия «доказала свое право управлять Францией, поскольку она удовлетворяла различные потребности общества, его самые противоречивые нужды»
[190].
Выше отмечалось, что во время своей оппозиции в 1820-е Гизо был убежденным сторонником парламентаризма, преобладающей роли представительного органа в системе государственных властей. Эта позиция ярко проявилась во время его участия в коалиции против министерства Луи Моле (1839), когда возобновилась борьба между теорией преобладания палаты и теорией доминирования короля. В печати парламентская доктрина была сформулирована Дювержье де Горанном в его книге «О принципах представительного образа правления и об их практическом применении». В ней говорилось: «Если только выборы не являются пустой декорацией… то необходимо предоставить законно опрошенной нации решающий голос… парламенту должно принадлежать последнее слово…». Исходя из этого автор настаивал на необходимости заменить «личное управление парламентским режимом»
[191]. Здесь же был сформулирован лозунг «Король царствует, но не управляет», ставший девизом коалиции. Лидеры коалиции – Гизо, Тьер и Одиллон Барро – признавали за королем право назначать министров, но с тем условием, что его выбор будет падать на лиц, указанных ему большинством Палаты депутатов. Они хотели опрокинуть «придворное министерство», чтобы поставить на его место министерство парламентское, то есть выбранное парламентом. Гизо писал о причинах, которые побудили его присоединиться к коалиции: «В коалиции я видел давно желанный случай расширить основание правительства, образовать одну обширную конституционную партию, сблизить, примирить людей, в сущности, одушевленных одинаковыми желаниями, стремящимися к одной и той же цели. Между Одиллоном Барро, Тьером и мною не было непреодолимых преград, непримиримого разногласия. Ничто не мешало нам соединиться, по крайней мере, на время, для одной специальной цели»
[192]. Из уважения к правящей династии Гизо не назвал одну из главных причин коалиции: она была направлена не столько против министерства Моле, сколько против самого Луи Филиппа. Его влияние все увеличивалось, и, по мнению многих политиков, выходило за пределы его конституционной власти. Среди членов правительства не было «ни замечательных дарований, ни твердых, настойчивых характеров»
[193]. Пользуясь этим, король лично вмешивался в дела управления, назначал чиновников, решал вопросы внешней политики. Министерство стало орудием в руках короля и потеряло все свое конституционное значение. Поэтому Луи Филипп так крепко держался за министерство Моле, упорно поддерживая его против возрастающей оппозиции. Впоследствии в «Мемуарах» Гизо отмечал ошибочность своего участия в коалиции (но не защиты принципа парламентаризма). Он писал, что «предвидел последствия своего решения, но увлекся своею старинною, задушевною мыслью укрепить, возвысить влияние палаты депутатов. Устремясь к этой цели, я забыл о чувствах и взглядах моей партии, я следовал только своему собственному чувству, своей собственной идее»
[194].
Однако, когда Гизо 29 октября 1840 г. стал министром иностранных дел, его позиция вновь изменилась. Теперь он настаивал на необходимости сильной исполнительной власти. Можно сказать, что Гизо выступал за учение тори, заключавшееся в признании за королем права выбирать своих министров, принимая во внимание мнение палаты, но, не связывая себя окончательно с желанием большинства. Тьер, лидер левого центра, был сторонником учения вигов, согласно которому король обязан выбирать своих министров, повинуясь желанию народа, выражавшемуся в парламентском большинстве. Гизо, поддерживавший тезис «король царствует, но не управляет» во время коалиции, теперь был не согласен с ним. Он писал в «Мемуарах»: «Престол – это не пустое кресло, которое заперли на ключ, чтобы кто-нибудь не вздумал на него усесться. В этом кресле восседает лицо, одаренное разумом и свободой воли, имеющее, подобно всем людям, свои собственные понятия, чувства и желания»
[195]. Обязанность короля, «ибо обязанности существуют одинаково для всех и для всех священны», состоит, по мнению Гизо, в том, чтобы «управлять при содействии других органов государственной власти, установленных Хартией, опираясь на их мнения и прислушиваясь к их советам»
[196]. Он подчеркивал, что «корона покоится на голове существа разумного и наделенного свободой воли, с которым мы вступаем в договор…»
[197]. Как видим, Гизо отстаивал идею не божественной сущности королевской власти, а идею общественного договора, заключенного между королем и нацией. Он допускал, что если королевская власть не будет выполнять основные потребности общества, оно имеет право расторгнуть этот договор. Итак, если Тьер полагал, что король должен царствовать, а министры – управлять, то Гизо в 1840-е считал необходимым активное участие монарха в управлении государством в согласии с палатами.
