Отмечая, что каждую революцию можно анализировать в двух аспектах: как определенный этап в развитии цивилизации, и как событие, ограниченное начальной и конечной датой, Гизо справедливо полагал, что французскую революцию нужно изучать именно как наивысший этап в поступательном развитии французской цивилизации, продолжавшийся, по его мнению, и в современной ему Франции. В этом отношении этому подходу близка позиция известного французского историка Ф. Фюре, для которого Французская революция завершилась только в 1875 г. с институционализацией во Франции режима Третьей республики. Розанваллон справедливо отмечал, что если Гизо не создал истории революции, то он работал над созданием ее теории. По его мнению, изучение Гизо истории Английской революции позволяло ему глубже понять причины возникновения, цели, задачи революций во Франции
[234].
Изучая историю Английской революции середины XVII в., Гизо пришел к выводу, что, несмотря на существенные различия между ней и Французской революцией конца XVIII столетия, между этими революциями было и много общего: «Конечно, различие обоих переворотов немаловажно, как это видно из самих последствий их; но, в сущности, положение дел было весьма сходно, и значение событий в окончательном виде их – одно и то же»
[235]. Июльская революция 1830 г. являлась, по мнению Гизо, французским аналогом Славной революции 1688–1689 гг. в Англии. Главной же причиной обращения Гизо именно к истории Английской революции представляется следующее: Гизо, стремясь определить пути дальнейшего развития государственности во Франции в постнаполеоновскую эпоху, обратился в годы Реставрации к изучению истории Великобритании как страны, в которой в результате революции значительно усилилась власть парламента, в целом режим конституционной монархии, являвшейся, по твердому убеждению Гизо, идеальной формой государственного устройства.
С первых лет существования режима Реставрации, когда Гизо стал заниматься изучением вопросов, связанных с революцией, он занял в оценке этого события неизменно свойственную ему позицию «золотой середины», пытаясь найти путь к установлению во Франции парламентской монархии, в равной степени удаления как от абсолютизма, так и от крайностей якобинизма
[236]. Различая и выявляя положительные и отрицательные стороны в революции, Гизо хотел определить средний путь политического развития Франции, хотя эта теория, по справедливому замечанию Розанваллона, не являлась ни новой, ни оригинальной
[237]. Р. Капланов в статье «Франсуа Гизо: у истоков либерального европеизма» верно отмечает, что в первые годы Реставрации, когда во Франции значительно возрос интерес к минувшей революции и существовала необходимость определить пути дальнейшего развития государственности в этой стране, было очень важно помочь общественному мнению найти правильную точку зрения на революцию, отделить «зерна» – то есть ее позитивные социально-политические завоевания: равенство всех граждан перед законом, ликвидацию сословных привилегий, конституционную форму правления – от «плевел»: анархии и деспотизма
[238].
Высоко оценивая Французскую революцию, Гизо рассматривал ее как наивысший этап в развитии французской цивилизации, неразрывно связанный со всей предыдущей историей. Основное внимание он уделил рассмотрению причин революции, ее идейно-политическим истокам, движущим силам, целям и задачам, поставленным и решавшимся в ходе революции, изучению ее достижений и ошибок, в том числе насилия и террора, определению значения и результатов революции.
Гизо, как и в целом доктринеры, пытался примирить «новую», постреволюционную Францию со «старой», дореволюционной, подчеркивал связь между ними. Революция была для него не каким-то изолированным фактом, а событием, имеющим глубокие исторические корни. Эта мысль нашла яркое отражение в курсе лекций по новой истории, прочитанном Гизо в Сорбонне в 1820–1822 гг. Он писал: «Я хотел доказать, что усилия, употребленные нашим временем к установлению в государстве политической свободы и ее гарантий, не заключали в себе ничего нового или странного; что в продолжение всей нашей истории, более-менее безвестно, более или менее неудачно, но уже неоднократно, Франция бралась за это дело; что, схватившись за него с жаром и страстью, поколение 1789 г. было и право и не право: право потому, что оно возобновило великую попытку своих отцов; не право потому, что приписывало себе ее честь и изобретение, и почитало себя призванным, на основании одних только идей и своих желаний к созданию совершенно нового мира. Я хотел, таким образом, служа интересам современного общества, пробудить в нем справедливость и сочувствие к нашим нравам, к тому старинному французскому обществу, которое, на продолжении пятнадцати столетий, трудолюбиво и славно собирало для нас доставшееся нам наследство цивилизации»
[239]. Гизо был прав, утверждая, что «забвение своего прошлого и презрение к нему составляют в народе важный недостаток и великую слабость»
[240]. Итак, Гизо подчеркивал, что борьба за глубокие преобразования была далеко не новой в истории Франции, новыми были только формы, но суть – борьба за свободу и порядок, то есть борьба против деспотизма и произвола, началась задолго до революции. Гизо развивал эту мысль и в курсе лекций по истории цивилизации во Франции и в Европе (1828–1830 гг.). История Франции показывает, писал Гизо, что «мы не такие мечтательные утописты, как нас обвиняют. Цель, к которой мы стремимся, в сущности та же, что цель наших предков: подобно нам, они трудились над освобождением и воспитанием, нравственным и материальным, различных классов нашего общества; подобно нам, они старались создать гарантии хорошего заведования общественными делами, прав и вольностей частных лиц, в свободных учреждениях и в действительном участии народа в управлении»
[241]. Таким образом, полагал Гизо, французская революция была не только изолированным кризисом, мечтой поколения, охваченного революционным пылом; она была естественным продолжением всего хода французской истории; революция – это ускоренное развитие того процесса, который уже в течение пятнадцати веков Франция рассматривала как прогресс в развитии цивилизации
[242].
Главную причину революции Гизо усматривал в том, что королевская власть, особенно начиная с Людовика XIV, порвала все связи, соединявшие ее с формирующимся обществом, с третьим сословием, терявшим свое прежнее политическое значение и большую часть своих свобод. Королевская власть перестала быть выразителем общенациональных интересов и наряду с аристократией стала тормозом на пути прогрессивного развития французского общества. Именно отказ королевской власти от проведения коренных преобразований, требуемых обществом, явился, по мнению Гизо, главной причиной революции. Однако он не выступил с резкой критикой Людовика XVI и его окружения, поскольку «они так дорого заплатили за свои ошибки, и такою горькою ценою их искупили, что было бы очень жестоко постоянно бередить их память»
[243]. Гизо полагал, что ответственность за революцию лежала не только на Людовике XVI, но и на всей французской нации: «Нация, стремившаяся стать свободной, не может оправдываться тем, что она, как толпа, была подчинена безумным или извращенным желаниям своих руководителей»
[244]. Гизо считал, что возникновение революции во Франции было результатом общих ошибок, допущенных всем «поколением 1789 года». Как видим, в своей оценке причин Революции Гизо близок идеям, развиваемым в современной историографии: главные причины Революции – это причины социально-политического характера, неспособность власти адекватно отвечать на модернизационный вызов.
