Вот как сформулировал позицию европейских монархов французский политический деятель тех лет, сторонник политики короля Луи Филиппа, Ж.-Б. Капефиг: «Делайте во Франции все то, что на вас налагают ваши интересы и ваши прихоти; рано или поздно опыт докажет вам, что нет безопасности без порядка, а власти без сильного правительства. Концентрируйте сферу своих экспериментов в собственных границах; всякая попытка перенести их на внешнюю арену будет предотвращена. Повсюду, где на нашей территории вспыхнет революция, мы подавим ее нашими армиями. Если вы вмешаетесь, это будет означать войну; войну не только с одной из нас, но и со всей континентальной Европой, поскольку речь идет об общем благе монархов»
[452].
В этих условиях французская дипломатия в своих действиях должна была исходить из утверждения о том, что Франция является страной со стабильной внутриполитической системой, что она не вынашивает экспансионистских планов, а является полноправным партнером европейских держав, заинтересованным в сохранении европейского равновесия сил и в предотвращении возможности новых социальных потрясений в Европе. Король Луи Филипп так говорил по этому поводу: «Франция оставила истории достаточно памятников своей военной славы, чтобы добавить к этим трофеям трофей не менее славный – быть гарантом мира во всем мире и гарантом спокойствия человечества»
[453].
В течение сентября – октября 1830 г. король Луи Филипп и возглавляемый им политический режим были признаны всеми государями Европы, за исключением португальского короля дона Мигеля, которого Франция со своей стороны не признавала законным монархом, и герцога Моденского, категорически отказавшегося признать власть, порожденную революцией
[454]. В целом европейские монархи понимали, что без участия Франции стабильность в Европе была невозможна: изолированная, и, как следствие, нестабильная Франция всегда оставалась бы очагом возмущений, пропаганды, катализатором революционных событий в европейских государствах.
Непременным условием возвращения Франции в «европейский концерт» являлось признание ею существовавшего в Европе статус-кво, а именно системы международных отношений, регламентированной решениями Венского конгресса. Так, например, император Николай I в письмах Луи Филиппу подчеркивал: «В согласии с моими союзниками я удовлетворен принятым Вашим Величеством решением поддерживать отношения мира и дружбы со всеми европейскими государствами. Пока они будут основаны на существующих договорах и на твердом убеждении уважать права и обязательства, как и территориальное состояние, Европа получит гарантию мира, так необходимого для спокойствия самой Франции»
[455].
Однако в самой стране в рамках орлеанизма началась острая политическая борьба между сторонниками правого, умеренного либерализма (так называемая группа Сопротивления) и приверженцами левого либерализма (так называемая группа Движения), предложившими две программы решения внешнеполитических проблем. Именно по вопросам внешней политики развернулась острая политическая борьба, именно внешнеполитические проблемы вызывали наибольшую полемику на страницах печати и в парламенте. По словам современника событий Луи Блана, в эти годы «Франция жила больше жизнью других наций, чем своей собственной. События, будоражившие тогда Польшу, Португалию, Бельгию занимали умы в манере почти исключительной…»
[456].
Если сторонники политики Движения полагали, что необходимо углублять и расширять революционные преобразования, содействовать развитию революционного движения за пределами Франции и рассматривали события 1830 г. как начало коренных преобразований в Европе, требуя продвижения Франции к Рейну, присоединения Бельгии к Франции, то лидеры политики Сопротивления (Ф. Гизо, Л.-В. де Брой, К. Перье) считали, что с победой Июльской революции и установлением власти Луи Филиппа Орлеанского революция является оконченной, и все усилия должны быть направлены не на дальнейшее совершенствование политических институтов, а на их стабилизацию, на упрочение уже достигнутого. Они исходили из осознания того факта, что Франция будет допущена в концерт европейских государств только при условии признания сложившейся системы международных отношений, не требуя пересмотра Венской системы.
В то же время разногласия внутри блока орлеанистов и между ними и их политическими оппонентами не являлись антагонистичными. Это уже не была борьба между Старым порядком и новой, постреволюционной Францией, как в годы Реставрации: и сторонники Сопротивления, и сторонники Движения поддерживали монархию Луи Филиппа и осуждали нарушение конституционной Хартии Карлом X. Это была борьба за поиск государственных институтов, адекватных потребностям модернизирующегося французского общества, борьба, прежде всего, по тактическим, а не стратегическим вопросам, когда основополагающие принципы нового политического режима сомнению не подвергались.
Одилон Барро, талантливый адвокат, сторонник политики Движения, в 1840-е перешедший в левый фланг Сопротивления, возглавив группу «династическая левая», писал по этому поводу в своих «Мемуарах»: «Разница между королем и нами в вопросах внешней политики не заключалась в различных принципах, но только в степени твердости в их применении или в степени веры в силу нашей революции»
[457].
Кроме того, при анализе внешнеполитических дискуссий следует учитывать, что критика внешнеполитического курса правительства оппозицией зачастую не носила конструктивного характера, а являлась средством борьбы за власть, дискредитацию правительства и его низвержения. Это можно отчетливо проследить на примере критики оппозицией линии на установление «сердечного согласия» с Великобританией: оппозиция обвиняла правительство в проведении антинациональной, пробританской политики, презрительно именуя его «министерством заграницы». Однако, когда кабинет Сульта – Гизо в деле «испанских браков» пошел на конфликт с Англией, оппозиция рьяно принялась критиковать правительство уже за то, что якобы ради «семейного альянса» оно пожертвовало самыми дорогими и важными интересами Франции, а именно союзом с Великобританией. В частности, А. Тьер, постоянно критиковавший правительство Сульта – Гизо за его приверженность «сердечному согласию», за принесение в жертву этому «сердечному согласию» национальных интересов Франции, теперь заявлял: «Союз с Англией является истинной политикой нашего времени, поскольку его главной целью является борьба за свободу народов и независимость всех государств Европы… Франция должна пропагандировать не идею завоевания, а идею защиты европейской свободы и достичь этого она может только в союзе с Англией»
[458].
