Однако, несмотря на бурную полемику, в обеих палатах был принят Адрес, одобряющий политику правительства в швейцарском вопросе
[628].
Между тем Союзный сейм Швейцарии высказался решительно против права держав вмешиваться в ее внутренние дела. Еще до февральской революции 1848 г. сейм назначил особую комиссию для выработки новой конституции, которая была принята 15 мая 1849 г. большинством 15,5 кантона против 6,5 кантона. За основу конституции был принят Основной закон США.
Итак, французское правительство, первоначально заявившее о своей приверженности идее невмешательства во внутренние дела Швейцарии, к концу 1840-х сочло целесообразным руководствоваться соображениями реальной политики, обосновывая необходимость вмешательства в швейцарские дела национальными интересами Франции и интересами общеевропейской безопасности, действуя в согласии с Австрией, Пруссией и Россией
[629]. Много лет спустя Гизо писал в «Мемуарах», что допустил ошибку, полагаясь на не вполне достоверные сведения посла Буалеконта, преувеличившего мощь Зондербунда и слишком верившего в успех католической партии. Гизо писал: «Если бы мы лучше знали состояние дел и лучше бы просчитывали возможности, мы бы давали те же советы и сохраняли бы ту же линию поведения наблюдателей, но наблюдателей менее беспокойных и более терпеливых»
[630].
А Швейцария до сих пор остается конфедерацией…
Глава 7
Франция и «Северные дворы»: попытка либерально-консервативного синтеза
«Фальшивая» Июльская монархия и «фасадная» Россия: противоречия франко-российских отношений
Июльская революция и приход к власти короля Луи Филиппа резко осложнили международное положение Франции, появилась опасность ее международной изоляции. Наибольшее беспокойство события во Франции вызвали у императора Николая I. Ревностный защитник принципа легитимности, не имея ничего против «короля французов» лично, он был глубоко возмущен обстоятельствами его прихода к власти. Он считал Луи Филиппа узурпатором престола, похитившим корону у малолетнего герцога Бордоского, внука короля Карла X. По его мнению, французы, совершив революцию, нарушили спокойствие в Европе и совершили преступление против законного порядка, основанного решениями Венского конгресса. Поначалу император даже носился с идеей организации вооруженной интервенции во Францию; для выяснения позиций абсолютистских дворов Европы и выработки единой тактики с правительствами Австрии и Пруссии, в Вену и Берлин были направлены генерал-адъютант граф А. Ф. Орлов и генерал И. И. Дибич.
17 августа 1830 г. к французскому поверенному в делах барону Бургоэну явился граф Чернышев с уведомлением, что царь прерывает дипломатические отношения с Францией. Всем русским, полякам и финнам было предписано покинуть территорию Франции; был запрещен въезд в Россию и введен запрет оставаться на территории Российской империи французским подданным; не допускались в русские порты суда под новым французским флагом; был установлен жесткий контроль над подданными Российской империи, путешествующими за границей
[631].
Однако Николай I сумел вовремя одуматься, внял голосу разума и предостережениям своих более уравновешенных сановников, прежде всего министра иностранных дел графа К. В. Нессельроде и посла Поццо ди Борго (которого Николай I явно недолюбливал за известную независимость и самостоятельность в суждениях и даже действиях). После того как Луи Филиппа официально признала Великобритания, а затем Австрия и Пруссия, император 18 сентября также объявил о признании герцога Орлеанского «королем французов». Однако на подробном докладе Нессельроде он все-таки написал: «Сдаюсь на ваши рассуждения, но призываю небо в свидетели, что это сделано и останется против моей совести, что это одно из самых тяжелых усилий, которые я когда-либо делал»
[632].
Французские подданные, проживавшие на территории России, Польши или Финляндии, а также коммерсанты, занимавшиеся экономической деятельностью в России, вскоре получили разрешение вернуться. Что касается российских подданных, то в соответствии с указом от 27 апреля 1834 г. были определены правила их пребывания за границей. «Срок дозволенного пребывания за границей с узаконенным паспортом» по этому указу составлял 5 лет для дворян, для «всех прочих состояний» – 3 года; для более длительного пребывания за границей нужно было получить личное разрешение императора или отсрочку, что было явлением весьма редким.
Несмотря на официальное признание, отношение Николая I к Луи Филиппу продолжало оставаться очень натянутым. В делах государственных и официальных он согласился с вице-канцлером Нессельроде и признал Луи Филиппа «королем французов», однако в личных и непосредственных обращениях с ним открыто выражал свои личные чувства и убеждения. В переписке с Луи Филиппом он отказывался именовать его, как других европейских монархов, «Государь, брат мой», что неоднократно приводило к дипломатическим осложнениям.
Луи Филипп очень хорошо знал о негативном отношении к своей персоне со стороны русского государя. В 1835 г., общаясь с послом Франции в Вене графом Сент-Олером, он отметил: «Я очень хорошо понимаю, каково мое сегодняшнее положение по отношению к европейским державам. Каждый царствующий монарх с большим или меньшим сожалением лицезреет меня на троне Франции, соглашается с моей королевской властью, но только с властью пожизненной. Император Николай I рассматривает всякие персональные отношения со мной так, как если бы я был болен чумой. Он скорее согласится отрезать себе руку, чем написать: Брат мой. По отношению к моему возрасту и характеру такое поведение не совсем уместно. Но не стоит ожидать от молодого монарха подобной философии. Однако если в тот момент, когда мой сын взойдет на трон, все останется в таком же состоянии, катастрофа будет неизбежна»
[633].
Глава французского правительства герцог де Брой так отзывался о двусторонних отношениях тех лет: «Ненависть русского императора к нам является все еще самой сильной из всех его страстей. Он никогда не сделает по отношению к нам первого шага. Союз России с нами может быть только военной хитростью»
[634].
