Гизо, учитывая донесения Буржуа, был склонен к проведению политики, направленной на улучшение отношений с германскими государствами. В декабре 1841 г. он рекомендовал новому представителю Франции во Франкфурте-на-Майне Шасселу-Лоба избегать всяких разногласий с Бундестагом и добиться улучшения отношений с сеймом
[689].
Франко-бельгийские переговоры относительно возможности заключения таможенного союза вызвали новую волну напряженности во франко-немецких отношениях: правительства Пруссии и Австрии, опасаясь возможного экономического усиления Франции и поглощения ею Бельгии, высказались против заключения этого союза. В сентябре 1842 г. Буржуа докладывал Гизо, что Германский таможенный союз стремится привлечь на свою сторону Бельгию и препятствовать ее торговым отношениям с Францией. Эта политическая линия была результативной: 1 сентября 1844 г. Бельгия заключила коммерческий договор с Германским таможенным союзом, не заключив подобного договора с Францией, что было весьма болезненно встречено во Франции, где уже начали ощущать опасную конкуренцию для французской экономики со стороны Германского таможенного союза. Еще в феврале 1843 г. Буржуа писал Гизо, что с развитием Германского таможенного союза Франции будет все труднее заключать выгодные торговые соглашения. Поэтому, по мнению дипломата, Франция сама должна увеличить свою торговлю с немецкими государствами. Кроме того, Буржуа полагал, что Франция должна была активизировать политические контакты с Германским союзом, и что пессимистические настроения, в связи с ростом пангерманских тенденций, не должны были разрушить надежд на возрождение французского влияния в германских государствах. Он считал, что со временем антифранцузские настроения в немецком обществе ослабнут, а требования политических и экономических свобод будут способствовать росту авторитета Франции в Германии. Таким образом, позиция Буржуа отличалась двойственностью: с одной стороны, он отмечал ошибочные представления, бытовавшие во французском обществе относительно настроений в немецких землях, а, с другой стороны, сам же надеялся на возрождение авторитета Франции на территории Германского союза.
В 1843 г. казалось, что такие изменения в политической ориентации немецкого общества начали происходить. Полицейская и административная система, навязанная Бундестагу Меттернихом, вызывала среди немецких либералов самое живое недовольство. К этому добавилось и разочарование политикой прусского короля Фридриха-Вильгельма IV, обещавшего в момент восшествия на престол проведение в Пруссии ряда либеральных реформ.
Эти изменения в настроениях были весьма выгодны Франции. По словам Буржуа, сторонники «прусского либерализма» испытывали в то время симпатии к Франции и видели в ней пример для подражания. Он также отмечал, что король Луи Филипп был весьма популярен у либеральной общественности Германии
[690].
Однако оптимизм французских дипломатов был непродолжительным. Вскоре Германию захватила новая волна всеобщего шовинизма. Посол Франции в Берлине Брессон писал Гизо в сентябре 1843 г., что прусским королем завладел «дух 1813 года»
[691]. Самым опасным казалось намерение Пруссии подчинить себе германские государства. Буржуа в своей записке «О состоянии Германии» верно отмечал основную линию политического развития Германии. Он писал, что стремление к объединению завладело уже всеми социальными слоями немецкого общества, и что даже возникла идея создать немецкую республику. Особую опасность для Франции представлял, по его мнению, ультратевтонизм, находивший поддержку правительств не только Австрии и Пруссии, но и малых немецких государств, что было опасным, как считал Буржуа, для них самих: ультратевтонизм подразумевал уничтожение малых немецких государств и их объединение под эгидой единого германского отечества. Самым тревожным симптомом для Франции, по мнению французского дипломата, было то, что король Баварии, которого считали союзником Франции, был «одним из ярых представителей тевтонского безумия». Все это представляло опасность не только для малых немецких государств, но и для европейского равновесия в целом. Поэтому, по мнению Буржуа, политика французского правительства по отношению к Германии должна была сводиться к поддержанию статус-кво, зафиксированного решениями Венского конгресса, то есть к сохранению политической раздробленности Германии
[692]. Но такая политика шла вразрез со стремлениями Пруссии, претендовавшей на роль объединителя Германии.
Оккупация Кракова в 1846 г. австрийскими войсками вызвала новое обострение отношений между континентальными дворами. Буржуа уверял Гизо: если Франция в ноте протеста по поводу оккупации Кракова не поднимет вопрос о левом береге Рейна, этот демарш не вызовет негодования со стороны немецкой общественности. Гизо также опасался, что оккупация Кракова могла привести к росту националистических настроений в германских землях и усилению напряженности во франко-германских отношениях. Он писал своему неофициальному дипломатическому агенту в Европе виконту Фонтене, что оккупация Кракова глубоко потрясла основы европейского порядка и открыла возможности для роста радикализма и революционных настроений в Европе. Фонтене предписывалось «внимательно наблюдать за всеми настроениями в Европе, и особенно в Германии в связи с краковскими событиями»
[693].
В конце 1840-х во Франции вновь стала актуальной проблема активизации политики в южно-немецких государствах, прежде всего в Баварии и Вюртемберге, в целях содействия проведению там либеральных реформ. В апреле 1847 г. Гизо писал представителю Франции в Бундестаге Салиньяк-Фенелону: «Сейчас, как и всегда, один из важнейших элементов французской политики заключается в сохранении независимости государств, составляющих германский организм. Мирное и умеренное развитие принципа конституционных свобод представляется нам лучшим средством достижения этих результатов»
[694].
Как видим, политика Франции в отношении германских государств заключалась в стремлении сохранить порядок вещей, установленный Венским конгрессом, закрепившим раздробленность Германии. Гизо был обеспокоен возможностью проведения либеральных реформ в Пруссии и ее превращением в парламентскую монархию, что повысило бы ее авторитет в других немецких государствах и открыло бы перед ней дорогу к руководству Германией. Он справедливо полагал, что создание сильного единого немецкого государства не только уменьшит влияние Франции в Европе, но и создаст опасность для французских позиций на Рейне, в Эльзасе и Лотарингии. Поэтому он считал, что Франция должна поддерживать малые и средние немецкие государства в качестве противовеса усилению влияния Пруссии.
Вместе с тем, Гизо понимал, что малые и средние немецкие государства не являлись достаточным противовесом Пруссии: будучи составной частью Германского таможенного союза, они подчинялись ей не только экономически, но и политически. В проектах реформ Фридриха-Вильгельма IV, представленных прусскому ландтагу, он справедливо усматривал продолжение политики Германского таможенного союза, представлявшей опасность для Франции.
