Обеспокоенный усилением роли Пруссии и стремясь противодействовать этому, Гизо рассчитывал найти поддержку у Австрии. Германский таможенный союз никогда не вызывал особых симпатий у Меттерниха, а проекты реформ и пангерманизм Фридриха-Вильгельма IV его серьезно встревожили. Еще до того, как прусский сейм начал обсуждение проекта реформ, Гизо направил послу Франции в Вене письмо, содержание которого должно было стать известно Меттерниху. Гизо писал, что проведение реформ будет означать гибель второстепенных немецких государств и нарушение порядка, установленного решениями Венского конгресса. Поэтому Франция, продолжал он, была заинтересована в сохранении независимого существования малых государств Германского союза. Меттерних реагировал немедленно: в письме послу Австрии в Париже
Р. Аппоньи от 18 марта 1847 г. он писал, что предполагаемые реформы могли быть опасны для Австрии и Франции, и поэтому в их интересах было объединить свои усилия в целях противодействия Пруссии. В заключение он отметил, что единственной возможностью предотвратить усиление Пруссии является сохранение федеративного принципа в Германии и борьба против централизаторских тенденций. Меттерних обещал Гизо, что в своей политике по отношению к германским государствам он будет следовать этим принципам и просил у Франции моральной поддержки. В то же время, он рекомендовал французскому правительству воздерживаться от всякого прямого вмешательства в германские дела, чтобы не задевать национальных чувств немцев. Однако французское правительство, вопреки этому совету, не ограничилось достигнутым согласием с австрийским кабинетом, но и предприняло прямые действия, уверив (конфиденциально) правительства малых немецких государств в своей поддержке в случае какого-либо посягательства на их независимость
[695]. Прежде всего, Франция рассчитывала на Баварию, противившуюся централизаторским тенденциям Пруссии.
Итак, в ходе Восточного кризиса 1840 г. произошли заметные изменения во франко-германских отношениях. Рейнский кризис показал, что надежды французов на привлекательность французской модели для германских государств и их стремление к союзу с Францией не оправдались. Более того, французы с большим опасением наблюдали за усилением роли Пруссии в германских государствах, усматривая в этом прямую опасность для Франции.
Тернистый путь франко-австрийского сближения
В годы существования режима Июльской монархии идея сближения с Австрией не раз становилась актуальной. И всегда это было на почве осложнения отношений с Великобританией. Так было в середине 1830-х, когда эта идея нашла поддержку со стороны Ш.-М. Талейрана и А. Тьера, ставшего главой министерства 22 февраля 1836 г. (министерство 22 февраля – 6 сентября 1836). В конце 1834 г. Талейран говорил королю Луи Филиппу: «Интерес
Вашего Величества заключается в сближении с восточными державами (имея в виду Россию, Австрию, Пруссию. – Н.Т.)… Великие дворы Вас не любят, но они начинают Вас уважать»
[696].
В очередной раз к идее сближения с Австрийской империей во Франции вернулись в 1846 г., после заключения «испанских браков», когда «сердечное согласие» между Францией и Великобританией снова оказалось под угрозой. Для Гизо сближение с Австрией было важно с точки зрения сохранения европейского статус-кво, а также как противодействие усилению Пруссии. При этом сближение с Австрией, равно как и с Великобританией, являлось для Гизо, как в свое время для Тьера, лишь средством, а не целью.
Меттерних, со своей стороны, также полагал, что крушение иллюзий по поводу англо-французского «сердечного согласия» должно было способствовать урегулированию отношений между Францией и Австрией, а в перспективе и с Россией
[697].
Гизо, весьма высоко оценивая деятельность канцлера Меттерниха, его основной внешнеполитической целью справедливо считал сохранение европейского статус-кво, зафиксированного решениями Венского конгресса, который Гизо называл «апогеем влияния и славы» австрийского канцлера
[698].
По его мнению, Меттерних имел большой вкус ко всему новому, что происходило в науке, искусстве, философии, но только не в политике: «Когда речь шла о политике, – писал он, – он менее всего был склонен к риску, он был больше всего привязан к устоявшимся делам, был чужд всяким новым взглядам». По словам Гизо, Меттерниху как политику не хватало «политической ловкости и куража»; он «не имел никакого вкуса к борьбе и боялся сложностей больше, чем желал успеха». Именно эта черта, по мнению Гизо, отчетливо проявлялась в отношениях австрийского правительства с Францией: австрийское правительство не противодействовало новому политическому режиму во Франции, но и не способствовало его укреплению, опасаясь реакции императорской семьи, венского общества и Петербурга
[699].
Некоторые предпосылки для франко-австрийского сближения имелись. Прежде всего, обе страны занимали сходную позицию в германском вопросе: и Франция, и Австрия являлись противниками усиления Пруссии и ее преобладающего влияния в германских землях и стремились сохранить германскую конфедерацию в той форме, которая была закреплена в 1815 г. Однако разногласия, существовавшие между странами, прежде всего в Италии, были весьма острыми, что являлось серьезным препятствием для осуществления координированных действий.
Стремлением Франции нормализовать отношения с Австрийской империей объясняется позиция, занятая правительством Сульта – Гизо по вопросу об оккупации Краковской республики
[700].
После того, как в 1836 г. Краков был занят войсками трех держав, он был оставлен ими лишь в 1841 г., продолжая служить убежищем для некоторого числа польских эмигрантов. С конца 1845 г. Австрия, Пруссия и Россия предприняли ряд военных мер для того, чтобы по первому сигналу иметь возможность занять Краков, откуда, по данным полиции, возмущение должно было распространиться на соседние провинции. Действительно, начиная с 19 февраля 1846 г., в Галиции стало наблюдаться некоторое брожение. Оно было вызвано, главным образом, политикой австрийского правительства, которое уже давно подогревало в этой местности ненависть крестьян к дворянам. Страшная резня, устроенная по подстрекательству венского двора, привела в ужас австрийскую Польшу и возмутила Европу. Восстание было в несколько дней потоплено в крови. В прусской Польше движение было без труда приостановлено массовыми арестами. В русской Польше порядок вовсе не нарушался. Но три союзные державы, не дожидаясь окончания событий, поспешили занять Краков. Город был занят ими 18 февраля и освобожден 22 февраля, но затем с начала марта союзники окончательно стали обращаться с Краковом как с завоеванной территорией.
