Зиму Ливен проводила в Париже, летом, как правило, на два месяца отправлялась на берега Рейна, на воды Эмса или в Шлангенбад.
Гизо же по возвращению во Францию направился в Валь-Рише. Первый визит ему нанесли братья Конрад и Корнелис Витты, за которых в марте и мае 1850 г. выйдут замуж его дочери, Генриэтта и Полина. В 1838 г. братья остались сиротами; вместе с сестрой Элизабет их воспитывали тетки по материнской линии. Их отец, убежденный кальвинист, происходил из знатного голландского аристократического рода, был послом Батавской республики в Швейцарии; в 1806 г получил французское гражданство и занимал должность супрефекта Амстердама. Гизо знал братьев с их детского возраста; вместе с его сыном Гийомом они обучались в лицее Людовика Великого. Корнелис был школьным другом будущего известного историка Ипполита Тэна, которого он ввел в семью Гизо. С 1846 г Корнелис и Конрад Витты посещали резиденцию Гизо на бульваре Капуцинов. Братья очень нравились Гизо, особенно Корнелис, который даже приезжал к нему в Англию в 1848–1849 гг. В марте 1850 г. Гизо перед портретом Элизы дал дочерям отцовское благословение, а в марте и мае состоялись свадьбы
[874].
* * *
С осени 1850 г. Бонапарт уже не скрывал, что стремится к восстановлению империи. 2 декабря 1851 г. под предлогом защиты республики он осуществил государственный переворот. Законодательное собрание было распущено, лидеры оппозиционных партий арестованы.
Государственный переворот не явился неожиданностью для Гизо и княгини Ливен. Накануне она писала, что Луи Наполеон «полностью готов к государственному перевороту; войско на его стороне, страна тоже»
[875].
После переворота Гизо оказался в числе побежденных. Его политическая карьера была завершена. Он пишет свои восьмитомные «Мемуары», активно занимается литературной деятельностью и вопросами, связанными с христианской религией, возглавляет комиссию по подготовке проекта закона о реформе высшего образования, оставшись верным своей идее создать во Франции несколько университетов.
Что касается княгини Ливен, то, всегда стремившаяся получать сведения из первых рук, она уже на следующий день после переворота открыла свой салон победителям. Чтобы принимать их, необходимо было обладать большой ловкостью и умением. Она оказалась на высоте: и победители, и побежденные одинаково ухаживали за ней и миролюбиво беседовали в ее салоне. Как отмечала герцогиня де Дино, княгиня Ливен «не встала ни под чьи знамена, и ее салон оставался для всех нейтральной территорией»
[876]. На ее воскресные приемы съезжались знаменитые политики и дипломаты. Гизо, как и прежде, приезжал первым и уезжал последним. Ее постоянными посетителями, помимо Гизо, являлись и другие политики Июльской монархии, такие как Дюшатель и Моле; у нее бывали представители дипломатического корпуса, прежде всего послы Пруссии, Австрии и Великобритании
[877].
Глава 10
Осень патриарха
Крымская война. Смерть княгини Ливен
Тучи Восточного кризиса, сгущавшиеся над Европой, разразились бурей Крымской войны. В исторической науке, начиная с работы Э. Доде, сложилось мнение, воспринятое затем и другими исследователями, что Ливен оказалась в этом случае не особенно проницательной, и советы, посылаемые ею императору Николаю I перед Крымской войной, свидетельствовали, что она неправильно оценивала позицию французского правительства, считая, что Франция не вступит в войну Однако из писем Ливен никак нельзя сделать вывод, что она недооценила всей сложности ситуации, находясь под впечатлением миролюбивых заявлений графа Мории, сводного брата Наполеона III, с которым была дружна, не видела франко-английского сближения и создания антирусской коалиции. Но ситуация была, действительно, очень неопределенная, неясная, подразумевавшая разные варианты разрешения конфликта, и все это очень тонко было подмечено княгиней. Она писала из Парижа в начале сентября 1853 г.: «Всегда Восток, то есть всегда неопределенность»
[878]. Действительно, даже после оккупации Россией Дунайских княжеств Наполеон III все еще колебался в принятии окончательного решения, какую линию занять по отношению к России. В этих колебаниях, очевидно, сказалась борьба, которая велась в окружении Наполеона между сторонниками России, стремившимися не доводить дело до разрыва с ней и пытавшимися использовать все средства для мирного урегулирования конфликта, и сторонниками Англии, считавшими необходимым действовать более решительно
[879].
Гизо придерживался сходного с Дарьей Христофоровной мнения. Они обменивались впечатлениями и наблюдениями, и логично, что их позиции сближались. И Гизо, как и Ливен, досталось от потомков; так получилось, что из его высказываний, вырванных из контекста, порой составлялось не вполне объективное представление о его идеях. Так, в опубликованной переписке Гизо с Лор де Гаспарен в кратком обзоре писем содержится фраза: «Гизо не верит в Крымскую войну». Между тем по прочтении письма от 1 августа 1853 г. складывается совершенно иное впечатление. Оно, действительно, начинается весьма характерной фразой: «Я никогда не верил и не верю в войну»
[880]. Но дальше – содержание вовсе не такое оптимистичное. Гизо писал: «Мы приближаемся к развязке. Император Николай ошибся. Он считал, что Европа находится в затруднительном состоянии, что она разобщена и поэтому позволит ему укрепиться на Востоке и закроет на это глаза. Ему особенно не нравится то, что его не оставляют наедине с Турцией; он хотел бы исчерпать этот вопрос без посредников. Может быть, создается видимость этого, но действительность будет против него. Это серьезный удар и по его влиянию в Турции, и по его престижу»
[881].
Даже после Синопского сражения 18 (30) ноября 1853 г., воспринятого на Западе как «избиение младенца» и вступления в ночь с 3 на 4 января 1854 г. английских и французских кораблей в Черное море, Гизо с Ливен надеялись на мир. В то же время, считая войну нелепой, Гизо не был согласен с мнением некоторых из своих коллег относительно ее невозможности. Этот политик, всегда стремившийся к компромиссам и мирному урегулированию возникающих разногласий, писал Лор де Гаспарен 28 января: «Вот мы и на пороге войны. Я не знаю, как ее можно избежать. Война без мотива в делах, без страсти в людях, ведомая единственно из-за неуклюжести актеров и зевак-зрителей. Эти ничтожные причины могут иметь огромные трагические последствия. Война, локальная и морская, вначале, может стать и, вероятно, станет континентальной, всеобщей, революционной. И тогда, при тех крупицах здравого смысла, что есть в массах, и при той скромной энергии, что присутствует у правительств, что станет с миром?»
[882].
