Вчера государь ездил в Булгарени, где открыт временный военный госпиталь. Обгоняя по дороге раненых, он некоторых из них, шедших пешком, посадил к себе в коляску и довез до госпиталя. Крайне грустное впечатление произвел на государя вид огромного числа скопившихся тут страдальцев.
Госпиталь, устроенный всего на 600 кроватей, не имел, конечно, достаточных средств, чтобы удовлетворить потребности свезенных в него нескольких тысяч раненых. Отвозить их далее также было затруднительно по недостатку потребного для того непомерного числа подвод.
5 сентября. Понедельник. Горний Студень. Вчера государь и вся свита его возвратились в Горний Студень. По дороге вторично посетили военный госпиталь в Булгарени, нашли еще большее, чем в первую поездку, число раненых, не имевших помещения в шатрах и ожидавших дальнейшего отправления. Многие из них лежали на земле, открыто, под палящими лучами солнца, ожидая очереди для перевязки или операции. Государь раздавал офицерам присланные императрицей мелкие подарки, а подъезжая к Горнему Студеню, остановился у бивака только что прибывшей гвардейской стрелковой бригады.
Сегодня и главнокомандующий со своим штабом также переехал в Горний Студень. Говорят, что под Плевной строятся укрепления – и нами, и турками. Перед обедом получена телеграмма от генерала Радецкого о том, что турки возобновили нападение на Шипку. После девятичасового упорного боя атаки неприятеля были отбиты, с большим уроном для обеих сторон.
В Горнем Студене я занял прежнюю свою комнату рядом с помещением государя. Перемещение под крышу оказалось очень кстати, потому что весь вчерашний вечер я пролежал в пароксизме лихорадки, обнаружившейся у меня еще 31-го числа на позиции перед Плевной.
7 сентября. Среда. Вчера под Плевной румыны сделали попытку выйти из своих траншей, чтоб овладеть неприятельским укреплением, беспокоящим войска в занятом нами большом редуте. Атака была отбита, с уроном до двухсот человек.
Сегодня отслужена панихида в память покойного наследника Николая Александровича и по убитым в последнее время трем флигель-адъютантам: Шлиттере, Териеве и князе Мещерском. Последний убит два дня тому назад на Шипке.
Потом был смотр гвардейской стрелковой бригады.
Вчера у государя устроили совещание с великим князем главнокомандующим, в присутствии генерала Непокойчицкого, Левицкого и меня. Оно еще раз подтвердило, что у начальства армии нет плана будущих действий, даже и по прибытии всех подкреплений. Разговор более касался распоряжений на ближайшее время, так сказать, на завтрашний день; решено, что генерал-майор Левицкий съездит в отряд наследника цесаревича, чтобы разъяснить расположение этих войск и положение дел на левом нашем крыле. Но когда государь возбудил вопрос о зиме, ни у кого не оказалось определенной мысли о том, что нам предстоит. Вытребованный сюда из Петербурга главный интендант генерал-адъютант Кауфман (Михаил Петрович) старается выяснить потребности армии на будущее время собственно по интендантской части, на которую все в армии жалуются; но едва ли удастся ему в несколько дней исправить и направить эту крайне расстроенную часть полевого управления армии.
10 сентября. Суббота. Вчера получены были с двух сторон тревожные сведения: из-под Плевны телеграфируют, будто Сулейман-паша с 40 тысячами войска идет на выручку Осман-паши и находится уже в трех часах пути от Плевны; с левого же крыла – что Мехмет-Али-паша атаковал войска Рущукского отряда на Ломе и в селе Чаркиой. Атака эта была отбита, но подтвердила постоянное мое мнение о важности дороги от Новачи через Чаркиой к Тырнову. Генерал-майор Левицкий, ездивший к наследнику цесаревичу, чтобы выяснить, почему стоявшая у Чаркиоя бригада 11-го корпуса (князя Шаховского) была притянута к Церковне, возвратился с объяснениями не вполне убедительными. Сегодня неприятель не возобновлял атаки, и у нас несколько отлегло. Известие о близости Сулейман-паши не подтвердилось, хотя, согласно телеграмме, полученной сегодня, кавалерия наша на левой стороне Вида участвовала в схватке; слышны были выстрелы.
Дня два холодной и дождливой погоды расстроили здоровье государя, он опять без голоса. Однако же это не помешало ему сделать сегодня смотр прибывшей в Акчаир бригаде 3-й гвардейской пехотной дивизии, а потом съездить в здешний госпиталь и снова раздавать раненым присланные из Петербурга от имени императрицы подарки.
11 сентября. Воскресенье. За утренним кофеем, на галерее, государь, по обыкновению прочитав мне и графу Адлербергу полученные новые телеграммы, сказал нам, под условием хранения в тайне, что получил письмо от наследника цесаревича, который со всей откровенностью описывает существующее в армии неудовольствие в отношении главного начальства, потерявшего всякое доверие войск. Наследник убеждает государя принять лично командование армией, назначив меня своим начальником штаба.
Государь, читая это письмо, прослезился. Мысль не новая; она высказывалась уже многими и доходила до самого государя. Казалось даже, что мысль эта улыбалась ему. Однако же мы оба, граф Адлерберг и я, сочли долгом совести откровенно представить невыгодные стороны предположения, чтобы государь принял на себя лично исправление испорченного дела и всю нравственную ответственность за дальнейший ход кампании. Да и на чем основано предположение, что дело пойдет лучше с переменой главного начальства армии? [Напротив того, насколько мне известен характер государя, я уверен, что он не может командовать армией. Во всяком случае, я, со своей стороны, не взял бы на себя трудной обязанности начальника штаба при таком главнокомандующем.] Вопрос этот, конечно, не мог быть приведен в числе высказанных государю доводов; но я уверен, что в глубине мыслей графа Адлерберга не менее, чем у меня, лежало сильное сомнение.
Государь был очень смущен духом, его здоровье совершенно расстроено. За обедней он не мог стоять и часто садился, чего никогда до сих пор не бывало. После завтрака приехал великий князь Владимир Александрович из Абланова и имел с отцом продолжительный разговор. Догадываюсь, что речь шла опять о вопросах командования армией. По крайней мере после обеда, когда государь сел на свое обычное место под галереей и около него не было никого, кроме графа Адлерберга и меня, он сказал нам вполголоса, что наследник цесаревич примет начальство гвардейским корпусом, великий князь Владимир Александрович – 1-й гвардейской пехотной дивизией, а вместо генерала Гана предполагается назначить командиром 13-го корпуса генерал-адъютанта князя Дондукова-Корсакова, который по старшинству примет и общее начальство Рущукским отрядом. Вследствие этого возник вопрос о временном замещении князя Дондукова-Корсакова в Киеве; я указал на генерал-адъютанта Черткова, остающегося здесь в свите в полном бездействии.
К вечернему чаю государь не вышел в большую палатку.
12 сентября. Понедельник. За утренним кофеем, в присутствии великого князя Владимира Александровича, государь снова завел речь о принятии им на себя командования армией. Видно было, что великий князь с тем и приехал, чтобы словесными убеждениями подкрепить письменное заявление наследника цесаревича. Мне пришлось опять возражать против мнения обоих царевичей, будто стоит только государю облечься титулом главнокомандующего, и всё пойдет как по маслу. Великие князья легко смотрят на вещи и не сознают всей затруднительности настоящего положения. По их мнению, нетрудно будет отбросить Мехмета-Али к Шумле и в нынешнюю же осень покончить кампанию. Государь, однако же, не поддается пока соблазнительным убеждениям своих сыновей; он не отверг их доводы окончательно, но сказал, прощаясь с сыном, что до прихода всех подкреплений есть еще более месяца, а значит, есть время подумать и сообразить.
