Братиану очень уклончиво отвечал на это, что лично он нисколько бы не сожалел о возвращении нам этого клочка земли, с населением, не сочувствующим Румынии;
но что большинство нации судит иначе и подобное со стороны России требование может произвести весьма тяжелое впечатление, тогда как для самой России всего важнее привязать к себе население Румынии. Вообще, утверждение нравственного влияния России на христианское население Балканского полуострова гораздо важнее для существенных интересов России, чем приобретение какого-либо клочка земли. Мы касались еще многих других вопросов и разошлись совершенно дружественно.
Вслед за этой политической беседой мы опять сошлись с Братиану за обедом у государя; также приглашен был и князь Карл. После обеда я счел долгом передать весь свой разговор государю; это было тем необходимее, что утром Братиану, представляясь государю, коснулся было тех же предметов, но так поверхностно и кратко, что государь понял его совсем превратно. Опасаюсь, чтобы не вышло впоследствии каких-либо недоразумений: главнокомандующий и его штаб будут продолжать вести дело в отношении наших союзников так же неловко, как и до сих пор. Братиану между прочим подтвердил мне, что канцлер наш наотрез отказался входить в какие-либо объяснения, повторяя, что не хочет вмешиваться в дело, пока оно в руках военных.
6 ноября. Воскресенье. Сегодня великая радость: телеграмма великого князя Михаила Николаевича о взятии Карса! Это весьма важный результат победы 3 октября. В краткой телеграмме сказано только, что бой длился с 8 часов вчерашнего вечера до 8 часов утра; стало быть, атака начата была при свете луны. Других подробностей пока нет. Теперь можно надеяться и на сдачу Эрзерума, хотя вчера еще была телеграмма о том, что генерал Гейман, за дурной погодой и поздним временем года, признал необходимым отказаться от дальнейших наступательных действий и расположиться на зимовку, укрепив позицию свою на горе Деве-Бойну. Государь еще до получения известия о взятии Карса отвечал великому князю Михаилу Николаевичу, что сожалеет о таком решении, опасаясь, что наше бездействие под Эрзерумом даст возможность туркам собрать новую армию и поставить в большое затруднение наш отряд, так смело бросившийся вперед.
С падением Карса всё дело принимает новый оборот; погода и время года не остановят наших войск, воодушевленных таким успехом, тогда как можно рассчитывать на упадок духа в турецких войсках и панический страх среди населения. Если б вслед за падением Карса удалось овладеть и Эрзерумом, то можно бы надеяться, что такой, чувствительный удар отрезвит Турцию, сломит ее самонадеянность и высокомерие.
Газетные толки о склонности султана к миру, о попытках его прибегнуть к посредничеству Англии, Германии и других кабинетов всё более усиливаются. Но султан и министры его находятся под постоянной угрозой нового переворота. Интриги сераля и фанатизм толпы не позволяют еще партии мира действовать открыто.
Не раз я имел разговор с Нелидовым о том, что нам было бы необходимо подготовить, хотя было в общих чертах, соображения об основных условиях, на которых мы могли бы при первом удобном случае войти в переговоры о мире. Мы оба того мнения, что было бы желательно в этом отношении сговориться с Берлинским кабинетом. Приступ к этому должен быть сделан теперь же, ранее, чем наступит момент, когда нам придется уже формально дать ответ на предложения противника.
Тут, конечно, дело прямо подлежало бы компетенции государственного канцлера; но если этот выживший из ума эгоист продолжает артачиться, объявляя во всеуслышание, что не хочет ни во что вмешиваться, пока продолжаются военные действия, то по необходимости приходится приступить к делу помимо Министерства иностранных дел. Я просил Нелидова составить записку в смысле наших неоднократных бесед, чтобы представить ее государю. Быть может, письменное мнение будет иметь более силы, чем неоднократные словесные мои напоминания.
Еще сегодня я имел случай возобновить этот вопрос при докладе государю присланного Фадеевым из Черногории плана совместных наступательных действий черногорцев и сербов в районе Старой Сербии. План этот, крайне поверхностный, составлен Фадеевым, очевидно, с личной целью – найти себе самому какую-либо роль в настоящей войне. Однако же план этот читан им черногорскому князю Николаю и нашему консулу Ионину, и обоими ими одобрен. Князь Николай снова выказал полную готовность подчиниться воле русского императора, как он сам выражается – «действовать в качестве русского корпусного командира». В этом нельзя сомневаться; но другой вопрос – можно ли рассчитывать на единодушные действия сербов с черногорцами. Конечно, не такому авантюристу и пройдохе, каков Фадеев, служить соединительным между ними звеном.
Впрочем, предположения о наступательных действиях сербов и черногорцев ныне преждевременны; если суждено войне продолжаться в будущем году, то подобные действия можно иметь в виду к весне. Так и решено отвечать. Затем остается все-таки неразрешенным вопрос о личности самого Фадеева: какое можно дать ему безвредное положение?
7 ноября. Понедельник. В первом часу было совершено благодарственное молебствие по случаю взятия Карса – на высотах перед Плевной, при залпах всех наших батарей боевыми зарядами. Обстановка была грандиозная. Вероятно, турки приняли этот адский огонь за предтечу новой атаки. Некоторые из их фортов отвечали, но слабо. С наших же батарей залпы продолжались и после отъезда государя с позиций. Они слышны отсюда до позднего вечера. Ночь светлая, лунная, хотя и холодная. Днем же была восхитительная погода.
Утром приходил ко мне австрийский военный агент барон Бехтольсгейм с объяснениями по поводу дипломатической переписки о нейтрализации Сулинского рукава Дуная. Когда Австрия и Англия встревожились из-за того, что в этом рукаве сделаны были генералом Циммерманом заграждения в виде затопленных барок с камнями, мы же первые предложили мысль о нейтрализации этого рукава, чтобы никакое военное судно не могло уже входить в Сулинское гирло. Англичане подхватили это предложение, но с переменой, внешне незначительной, а в сущности весьма важной для нас: они предлагают нейтрализовать часть рукава только выше Сулина.
Венский кабинет, со своей стороны, прикинулся непонимающим важности этого изменения. Однако же я объяснил Бехтольсгейму, что предложение английское клонится к тому, чтобы дать туркам, а может быть, впоследствии и самим англичанам, пользоваться спокойно Сулинским портом под защитой международной комиссии, а нам связать руки, так чтобы мы больше уже не могли угрожать Сулину и стоящей там турецкой броненосной эскадре. Вопрос этот обсуждался и позже, на позиции, с великим князем главнокомандующим и Нелидовым; решено наотрез отвергнуть предложенную англичанами перемену.
Во время обеда получена дополнительная телеграмма о взятии Карса. Оказывается, нами взято до 300 орудий и 10 тысяч пленных, не считая найденных в госпитале 4500 раненых и больных. Наши потери – около 2500 человек. В то же время получены и неутешительные известия о восстании в Южном Дагестане, где оно приняло даже более значительные размеры, чем в других частях края. Мятеж распространился и на Закатальский округ. Остается надеяться не столько на укрощение восстания оружием, сколько на нравственное влияние, которое должны произвести в крае наши успехи над турками. Желательно, чтобы на сей раз по усмирении мятежа не сделали новой ошибки и не упустили случая окончательно обезоружить горцев.
