Несмотря на это, государь вчера же решил приступить к мобилизации войск Одесского, Харьковского и частью Кавказского округов, чтобы в случае надобности ввести наши силы одновременно с австрийскими как в Европейскую Турцию, так и в Азиатскую. Государь озабочен тем, чтобы наши войска были готовы к наступлению не позже австрийских. Я предложил теперь же приступить к тем распоряжениям, которые требуют больше времени (к покупке лошадей и заготовлениям интендантским), не произнося пока слова мобилизация. Князь Горчаков и Игнатьев одобрили это мнение мое; после обедни (по случаю дня рождения великого князя Павла Александровича) и завтрака государь вторично потребовал меня, вместе с князем Горчаковым и Игнатьевым, и тут окончательно было решено приступить к распоряжениям в предложенном мною порядке, имея в виду окончательно объявить о мобилизации войск тогда только, когда не будет уже сомнения в необходимости вооруженного вмешательства.
Я несколько раз обращал внимание государя и дипломатов на крайне невыгодные условия предпринимаемой кампании в позднее осеннее время года и при совершенной беззащитности черноморских берегов, если Англия откажется от содействия своим флотом. На беду нашу, распоряжения, сделанные мною при поездках в Керчь, Очаков и Севастополь для защиты этих пунктов, не могли еще быть приведены в исполнение; хотя работы и начаты, при побуждениях с моей стороны, однако же нужно много времени на перевозку больших орудий из Кронштадта и Петербурга и мин для одесского порта, который решено также привести в оборонительное положение.
Для приведения в исполнение нового высочайшего повеления я должен был работать целый день: рассылать телеграммы, писать во все части Министерства, так как вчера же вечером отправили очередного фельдъегеря, с которым нужно было послать и обыкновенные, текущие бумаги. Очень некстати пришлось вчера же празднество в честь великого князя Павла Александровича; после фейерверка, когда начали сбираться к танцам, я скрылся и проработал до поздней ночи. Эти увеселения вовсе не клеились с общим настроением духа и опасениями за будущее.
23 сентября. Четверг. Вчера вечером опять пришел ко мне Пороховщиков, чтобы передать мне разговор, который он имел с самим государем, разговор, длившийся полтора часа. По словам Пороховщикова, государь принял его до такой степени милостиво, что вошел с ним в самые задушевные объяснения, два раза даже заплакал и как будто оправдывал свои действия. Я не поверил бы такой неуместной со стороны государя откровенности и доверчивости к человеку, которого он видел в первый раз и которого имени даже не знал, если б в рассказе Пороховщикова не узнавал выражений, прежде слышанных мною. Пороховщиков является каким-то трибуном народным, он заявляет ожидания и надежды от имени народа, и верховный владыка 80 миллионов подданных считает нужным поведать перед этим самозваным представителем народа сокровенные свои мысли, заботы и предположения!
Пороховщиков после разговора с государем обратился снова ко мне с домогательствами о разрешении набрать из бессрочно-отпускных солдат 10-тысячный отряд для Сербии, об отпуске оружия и т. д. Я объяснил ему снова невозможность удовлетворения этих просьб. Сегодня же утром, явившись опять ко мне, чтобы проститься, он уже сам отказывается от прежних своих домогательств, признавая возможным обойтись одними отставными солдатами и тем оружием, которое куплено в Германии.
Появление Пороховщикова в Ливадии выказало рельефно некоторых господ. Престарелый наш канцлер, назначив этому приезжему «аудиенцию», чтобы выслушать его заявления, сам говорил целый час о себе, так что Пороховщиков на вопрос государя относительно князя Горчакова отвечал прямо, что не мог ничего высказать ему, а только слушал самого канцлера. Сегодня князь Горчаков после доклада у государя зашел ко мне и в присутствии Игнатьева завел речь о Пороховщикове, придавая серьезное значение его россказням. Я подумал про себя – как-то Пороховщиков будет отзываться о князе Горчакове, когда, возвратившись в Москву, станет трезвонить о своем посещении Ливадии. Если б даже он и не был болтуном, проникнутым колоссальным самомнением, и тогда он имел бы полное право хвастаться своим успехом и глумиться над всеми нами. Жалкое понятие он должен был вынести отсюда о так называемой «высшей власти».
Сегодня получены неблагоприятные телеграммы из Лондона о результате вчерашнего совещания британских министров. Они согласны требовать от Порты перемирия на один месяц, согласны и на занятие Боснии Австрией, но не хотят и слышать о вступлении наших войск в Болгарию или союзного флота – в Босфор. Очевидно, что между Австрией и Англией существует тайная сделка и Андраши действует двулично. Игнатьев торжествует; сам канцлер уже сознался, что на прежнего его друга полагаться нельзя.
Государь сегодня еще более мрачен, чем когда-либо; он прочел мне лондонские телеграммы, одобрил представленный мною проект распределения войск и начальников на случай войны с Турцией, но не вошел ни в какие разговоры и даже словом не упомянул о вчерашнем своем свидании с Пороховщиковым. Думаю, что ему самому неловко вспомнить о нем.
Сегодня при докладе опять я должен был спросить приказа относительно тех офицеров, которых отставки были приостановлены, но которые, не дождавшись формального увольнения, уехали в Сербию и давно уже там воюют. Государь разрешил им всем дать отставки и как-то неохотно согласился лишь на мое предложение произвести расследование, каким образом офицеры эти могли получить заграничные паспорта, не получив предварительно ни отставки, ни отпуска за границу. Ясно, что во всем этом деле движения волонтеров в Сербию сам государь действовал двойственно и отчасти сам способствовал распространению убеждения, что правительство поощряет это движение.
Всем известно, что и наследник цесаревич принимал и продолжает принимать самое деятельное участие в славянском деле. К сожалению, к нему втираются в доверие такие пройдохи, каков, например, Ростислав Фадеев и ему подобные. Исходящая из Аничкова дворца агитация идет совершенно вразрез с принятой официально политикой; государь это знает и смотрит сквозь пальцы. При такой двойственности может ли быть какая-либо определенная система в действиях, какой-нибудь ясный план!
Краснобайство Пороховщикова, несомненно, повлияет на настроение государя; а вслед за сим ожидают приезда наследника цесаревича. Говорят, будто государь давно уже под влиянием странного предчувствия, что его ожидает такой же конец, как и отца его, если он начнет войну; что ныне, видя неизбежность войны, он потребовал сюда наследника цесаревича, на плечи которого может пасть развязка начинаемой драмы.
25 сентября. Суббота. Вчера при докладе моем государь был неразговорчив и в мрачном настроении. Сведения из Лондона и Константинополя неблагоприятны. К вечеру приехал граф Сумароков-Эльстон с ответным письмом императора Франца-Иосифа. Государь долго держал Эльстона у себя в кабинете – и перед обедом и после обеда, а на вечернем собрании имел грустный вид. Мне он не сказал ничего о впечатлении, произведенном письмом австрийского императора, но передал для прочтения телеграмму из Константинополя, в которой Нелидов (оставшийся за отсутствием генерала Игнатьева старшим в посольстве) извещает, что Порта, поддерживаемая Эллиотом, показывает крайнюю несговорчивость и, по мнению его, Нелидова, разрыв или по крайней мере отозвание посольства неизбежны.
