Когда письмо это прочитали, князь Горчаков хотел было поддержать мнение Лесовского, но государь не дал ему высказаться и обратился к наследнику цесаревичу с вопросом: «Скажи прежде других: как ты смотришь на это?» Цесаревич, нимало не задумавшись, обычным своим спокойным тоном ответил, что брату его было бы обидно, если б у него отняли команду над фрегатом при таких обстоятельствах. Государь обнял наследника, расцеловал его и заплакал. «Спасибо тебе, – сказал он, – что ты так судишь; такое же и мое мнение. Я не сомневаюсь, что все мои дети сказали бы то же. Как ни тяжело отцу подвергать сына опасности, но я уверен, что каждый из моих детей исполнит свой долг честным образом и с радостью. Они должны подавать пример…»
Государь был так растроган, что несколько времени не мог прочесть отрывки из писем великого князя Алексея Александровича, который, описывая неудовлетворительное состояние наших судов, вместе с тем, однако же, восхвалял дух офицеров и матросов и замечал, что больно с таким молодецким экипажем служить на таких плохих судах.
16 октября. Суббота. Бурная погода на море замедлила прибытие и яхты «Ливадия» из Константинополя, и срочного (пассажирского) парохода из Одессы; поэтому вместо вчерашнего дня получены только сегодня собственноручные письма и турецкого султана, и императора Франца-Иосифа. Английский посол также запоздал, и хотя уже ранее пронесся слух о его приезде, однако же в самом деле прибыл он в Ялту только вчера и до сих пор не виделся еще с канцлером; говорят, вещи его, отправленные из Севастополя на пароходе, еще не получены за дурной погодой.
Сегодня собрались мы, по обыкновению, у государя, после завтрака, чтобы выслушать полученные известия. По лицу государя уже можно было догадываться, что известия неудовлетворительные; государь имел вид расстроенный, как будто после слез, щеки впалые. И действительно, нечему было радоваться. Письмо султана заключало в себе только обычные фразы учтивости и приязни; в депешах же Игнатьева изображена жалкая картина происходящего в Константинополе. Само правительство как на мине, султан не имеет никакой силы и значения; министры признаются, что и рады были бы сделать уступки, да не смеют; они не скрывают отчаянного положения турецкой армии и бедствия страны.
Письмо императора пропитано иезуитством. Так же, как и в первом письме, он предоставляет России действовать одной и вступить в Болгарию, но не считает возможным обещать какое-либо содействие со стороны Австрии, кроме только сохранения нейтралитета, и в этом смысле предлагает заключить секретный договор, причем довольно ясно дает понять, что Австро-Венгрия и без всяких в отношении к нам обязательств воспользуется вступлением нашим в Болгарию, чтобы втихомолку прихватить себе Боснию.
По прочтении письма императора Франца-Иосифа и комментариев Новикова начались препирания между государем и канцлером. Последний не видел ничего худого в австрийском ответе и заботился только о том, каким порядком заключить предлагаемую секретную конвенцию, для которой материалы должны быть доставлены от Военного министерства. Государь же находил циничным ответ своего союзника и указывал на изолированное наше положение. Мы принимаем на себя всю ответственность, начиная войну, рискуем поднять против себя целую коалицию и не домогаемся никаких выгод, никаких вознаграждений; Австрия же, ничем не рискуя, свалив на нас всю ответственность, заберет себе Боснию, округлит свои границы и предоставит Англии львиную долю в наследии покровительствуемой ею Турции.
Государь горячо говорил против увлекающихся симпатиями к братьям-славянам, прямо указывая на императрицу и наследника цесаревича. В заключение сказал, что по важности обстоятельств отлагает дальнейшие суждения и заключения до завтрашнего дня.
В пятом часу приехали в Ливадию (сухим путем от Севастополя) цесаревна с детьми и великий князь Николай Николаевич. Последний немедленно же по приезде имел длинный разговор с государем, а после обеда пришел ко мне, и до 11 часов мы толковали о предстоящей войне. Великий князь, чуждый всяких политических соображений, хотел бы, чтобы немедленно была решена мобилизация войск. С военной точки зрения он совершенно прав: чем позже, тем мобилизация и передвижения войск будут труднее и тем менее останется времени для зимней кампании, которая при всех своих затруднениях выгоднее для нас, чем отсрочка до весны. Притом следует иметь в виду, что с конца ноября начнется усиленная работа железных дорог для перевозки новобранцев.
Перед отъездом Игнатьева была заявлена ему необходимость разрешения вопроса о войне или мире до конца текущего месяца с тем, чтобы, в случае надобности, мобилизация могла быть начата не позже 1 ноября. С этим сроком он должен сообразовать свои дипломатические переговоры. Но, к сожалению, ему не удастся в такой короткий срок добиться чего-нибудь положительного; турки вместе с Эллиотом будут тянуть сколько можно долее. Если даже решится по-нашему вопрос о перемирии, то сколько еще времени пройдет, пока договор этот приведен будет в исполнение; а конференции?.. Еще только начинают переписку о том, удобно ли вести переговоры в Константинополе и даже есть ли надобность в конференции. День за днем проходит, а суровая зима приближается большими шагами. В горах уже и теперь холод и непогода.
После разговора с великим князем я все-таки успел побывать на вечернем собрании. Чтение вслух романа «Богатыри» кончилось, и приступили к чтению отрывков из моей «Истории войны 1799 года». За отсутствием Озерова читает граф Адлерберг.
17 октября. Воскресенье. После обедни и завтрака было продолжительное совещание, в котором принял участие (или, лучше сказать, присутствовал) и великий князь Николай Николаевич. Речь шла о том, чтобы определить наконец срок, к которому дипломатические переговоры должны быть приведены к ожидаемому неизбежному результату – мобилизации войск. Срок этот необходимо определить не позже 1 ноября; даже и при этом сроке мобилизация и передвижения войск могут совпасть с призывом новобранцев; поэтому призыв этот решено отсрочить до 1 декабря. Князь Горчаков прочел длинную записку, выясняющую настоящее положение дел. Государь не совсем удовлетворен постановкой вопроса, и опять был жаркий спор между ним и канцлером.
После совещания великий князь Николай Николаевич долго сидел у меня, и мы перебрали множество вопросов, касающихся будущей Дунайской армии.
18 октября. Понедельник. Получено печальное известие из Белграда о поражении сербов; Тимоко-Моравская армия сбита со своих позиций; сербы бежали; половина (?) русских добровольцев погибла; Алексинац должен скоро сдаться. Генерал Черняев умоляет о немедленном заключении перемирия; князь Милан также просит спасти Сербию.
Между тем в Константинополе продолжаются одни проволочки и пустые разговоры; турки торгуются о сроке перемирия, о конференции же и речи нет.
Такое положение дел не может быть долее терпимо. Надобно принять решительный тон. Игнатьеву телеграфировано, чтобы он назначил Порте двухдневный срок для принятия нашего предложения о перемирии на 6 недель и до 2 месяцев, и если Порта не даст в эти два дня удовлетворительного ответа, то прервать дипломатические сношения и выехать из Константинополя.
