Сегодня обедал я в Зимнем дворце. Во время всего обеда императрица вела разговор о женских врачебных курсах, учрежденных первоначально при Медико-хирургической академии, а теперь перемещенных в Николаевский военный госпиталь. Кроме меня, были приглашены Баранов, граф Адлерберг, Тотлебен и Крыжановский.
28 января. Пятница. Вчера на большом балу в Зимнем дворце ходили разные слухи о новых переворотах в Константинополе: будто бы Митхад-пашу утопили, Эдхем-пашу прогнали и т. п. Всё это потом оказалось выдумками праздных вестовщиков. Важнее известия из Лондона: вчера открылись заседания парламента; в тронной речи королевы нет ничего определенного по восточному вопросу; первые два заседания бесцветны, хотя говорили речи и Биконсфильд, и Дерби, и Солсбери.
Сегодня происходило торжество в Морском училище; праздновали 50-летний юбилей офицерских классов, которым ныне присвоено наименование Николаевской морской академии.
29 января. Суббота. После моего доклада был доклад князя Горчакова, в присутствии наследника цесаревича, великого князя Владимира Александровича и в моем. Канцлер, рассуждая о теперешней политической обстановке, об ожидаемых и предполагаемых ответах на его циркуляр, о переворотах в Константинополе, выводил из всего заключение, что ни в каком случае нам не следует вести дело к войне. Он прямо высказал свое опасение по поводу возможного образования нового тройственного союза между Германией, Австрией и Англией. Куда же девался наш непоколебимый союз трех императоров?!
Сам государь очень явственно клонит дело к мирному исходу и одобрительно отзывается о прочитанной вслух депеше графа Шувалова, который прямо утверждает, что Россия должна продолжать во что бы ни стало держаться вместе с другими пятью державами и вместе дать время Порте самой распорядиться у себя для осуществления громких либеральных обещаний Митхада. Вместе с тем граф Шувалов находит возможным распустить собранную армию.
Государь, обратившись ко мне, спросил, что я думаю. Я отвечал, что, при всем моем желании мирного выхода из настоящего затруднительного положения, я нахожу невозможным вместе с другими государствами спокойно выжидать, чтобы турки сами сделали что-нибудь хорошее для христианского населения. Митхада уже нет; что будут делать преемники его – неизвестно; нельзя же нам неопределенное время держать армию на военном положении; уже и до сих пор мобилизация нам стоит до 70 миллионов. Как же распустить армию, не добившись ничего? Из-за чего мы решились мобилизовать эту армию? Какой же будет благовидный повод, чтобы нам, без ущерба собственному своему достоинству, вложить в ножны уже обнаженный меч? Даже и в прежние кризисы в восточном вопросе, когда Порту вынуждали давать Европе формальные обещания, она потом смеялась над Европой и оставляла все свои обещания без исполнения. Чем же теперь успокоится Европа и в особенности Россия? Чтобы распустить нашу армию и объявить возникшее столкновение улаженным, нужно же иметь какое-нибудь, хотя бы для виду, формальное разрешение вопроса.
При этом я напомнил об одной телеграмме генерала Игнатьева, в которой было упомянуто, будто Порта намеревалась после закрытия конференций прислать в Петербург особое посольство. Канцлер подхватил это указание и сказал, что, само собою разумеется, это будет задачей дипломатии, что весьма можно возвратиться к мысли Игнатьева о посольстве. При этом наследник цесаревич вставил мысль о том, что было бы желательно воспользоваться случаем и окончательно упразднить трактат 1856 года, открыв свободный проход русским военным судам через проливы.
Беседа эта окончилась тем, что признали нужным еще подождать разъяснений: ответов на циркуляр князя Горчакова, хода прений в лондонском парламенте, направления нового правительства в Константинополе, а может быть, и новых сюрпризов на берегах Босфора; наконец, приезда генерала Игнатьева, которого ожидают в понедельник.
1 февраля. Вторник. В воскресенье приехал в Петербург дон Карлос, знаменитый претендент на испанский престол, виновник стольких бедствий, кровопролитий и зверств
[113]. В тот же день он представился государю, а вчера в честь его дан в Белой зале Зимнего дворца парадный обед с музыкой, хотя приглашенных было немного. Претендент имеет красивую наружность, он высокого роста, на вид лет тридцати; но во взгляде его есть что-то не внушающее доверия. Государь подвел меня к нему и представил; но разговор наш был непродолжителен; личность эта мне несимпатична. Вечером опять я видел его на балу у великого князя Владимира Александровича.
Сегодня имел я непродолжительный доклад у государя и не остался до приезда канцлера. Но, судя по присылаемым мне из Министерства иностранных дел копиям с полученных телеграмм и депеш, видно, что за последние два дня не произошло ничего рельефного. Сегодня приехал Игнатьев; появление его, как надобно надеяться, хоть несколько оживит нашу дипломатию.
2 февраля. Среда. Пользуясь свободным утром, я поехал к Игнатьеву, но, к сожалению, не застал его дома. Возвратившись к себе, я узнал, что он также был у меня в мое отсутствие. Получив приглашение к обеду у их величеств, я догадался, что встречусь там с Игнатьевым, в чем и не ошибся. Кроме него и меня, приглашен был еще генерал Альбединский. Само собою разумеется, что Игнатьев faisait les frais de la conversation
[114]; он описывал разные эпизоды из заседаний, впрочем, большей частью уже известные. Из моих с ним разговоров а parte заметно, что ему хотелось бы теперь вести лично переговоры в Берлине, Лондоне и Париже. Может быть, действительно было бы ведено им успешнее, чем ведется на бумаге нашим престарелым канцлером.
3 февраля. Четверг. Сегодня присутствовал на балу в Зимнем дворце (в концертном зале). Внимание публики более всего было обращено на дона Карлоса и Игнатьева. Последний, передавая мне свои разговоры с канцлером, насмехался над ним и его выходками против меня.
6 февраля. Суббота. После моего доклада государь при мне же принял князя Горчакова. По мнению государя, последние известия неутешительны; по всему видно, что Англия хочет опять затянуть дело. Наш канцлер со своей стороны, желая la paix à tout prix
[115], старается отнять у государя всякую надежду на союзников и при всяком случае предостерегает от предательских замыслов не только венского правительства, но и берлинского. Князь очень настаивал, чтобы государь потребовал у министров письменного изложения мнений о настоящем положении дел и предстоящем нам образе действий, особенно же от министров финансов и военного. Он говорил, что в его лета слишком тяжело одному нести ответственность в столь серьезный момент; и в то же время требовал, чтобы я предъявил сведения о положении наших военных сил и расходах – как уже произведенных по случаю мобилизации, так и предстоящих в случае войны. Я ответил, что сведения эти не затрудняюсь ему доставить хоть сейчас.
