На днях приехал сюда, в Кишинев, генерал Черняев. Изумляет меня оказываемая ему необыкновенная снисходительность: государь всё прощает ему и как будто сам желает, чтобы этот самодур был снова на службе. Сегодня утром государь сказал мне, что согласен на определение Черняева, но полагает отправить его в Кавказскую армию.
Я просил позволения предварительно телеграфировать об этом великому князю Михаилу Николаевичу, от которого вечером же получил ответ, что ему нежелательно назначение Черняева на Кавказ. Между тем получаю сейчас записку от государя, чтобы внести в завтрашний же приказ определение Черняева на службу, с зачислением по Генеральному штабу.
17 апреля. Воскресенье. По случаю торжественного дня рождения государя была служба в соборе и большой парадный обед в зале клуба. Перед обедом государь смотрел еще одну проходящую через Кишинев пехотную бригаду. Вечером город иллюминован.
Получено известие из Бухареста, что палата огромным большинством голосов одобрила заключенную между Румынией и Россией конвенцию. Сегодня должно происходить по тому же предмету заседание сената.
Других примечательных новостей не получено. Турецкие броненосцы вторично обстреливали пост Святого Николая.
Черняева государь решил отправить на Кавказ, несмотря на нежелание великого князя Михаила Николаевича. Говорят, что приехал сюда и Ростислав Фадеев.
26 апреля. Вторник. Петербург. В последние два дня пребывания в Кишиневе и в продолжение всего путешествия через Одессу, Киев и Москву до Петербурга не было ни минуты свободной, чтобы заглянуть в дневник. А между тем неделя эта была обильна фактами и впечатлениями.
14-го числа государь смотрел еще один проходивший через Кишинев эшелон войск. Из Бухареста получены удовлетворительные сведения о решении сената относительно нашей конвенции. Однако же румынский князь все-таки не решился сам приехать в Кишинев, а прислал депутацию, которая прибыла только вечером 19-го, когда государь уже входил в вагон. В этот последний день пребывания государя в Кишиневе состоялся обед у великого князя главнокомандующего. К полуночи мы все съехались на станцию железной дороги, где государя провожали толпы народа с нескончаемыми криками «ура!».
Еще накануне отъезда из Кишинева меня неожиданно посетила моя невестка, Фредерика Михайловна Понсэ, которая приехала в Кишинев на несколько часов из своей усадьбы под Бендерами. Сын мой отдал ей визит в среду: он доехал до Бендер вместе со мною и предполагал, пробыв у тетки несколько часов, проехать потом в Одессу для некоторых закупок перед отправлением в поход.
Князь Сербский Милан прислал в Кишинев полковника Катаржи, своего дядю, чтобы получить указания государя относительно образа действий Сербии в предстоящую войну; вместе с тем князь Милан снова просил субсидии в один миллион. Предположено было немедленно командировать в Белград генерал-майора Свиты е. в. князя Имеретинского, чтобы разъяснить действительное состояние Сербии и определить, насколько можно рассчитывать на ее содействие. Однако же впоследствии командировка эта была отменена; признали более удобным, по крайней мере на первое время, чтобы Сербия оставалась нейтральной полосой, как условлено конвенцией с Австрией. Да к тому же нет у нас и лишних денег. Румыния настоятельно просит субсидии в 5 миллионов франков аванса в счет будущих наших расплат за всё, что будет необходимо для армии во время прохода ее через румынскую территорию. Дело это должно было решиться в Петербурге, куда и уехал генерал Гика.
20 апреля, в среду, приехали мы в Одессу; погода разгулялась, и в первый раз мы почувствовали теплый весенний воздух. У самой станции железной дороги, на Куликовом поле, государь осмотрел два полка 15-й пехотной дивизии с артиллерией и двумя дивизионами кавалерии, местный полк и запасный батальон. Войска эти представились в отличном виде; только что сформированный местный полк, так же как и запасный батальон, ничем не отличались от полевых войск.
После смотра проехали мы вдоль морского берега, чтобы осмотреть батареи, возведенные прошлой осенью для защиты Одессы. Батареи эти имели грозный вид, с огромными 9- и 11-дюймовыми орудиями. Спустившись к гавани, государь переехал на катере на «поповку», вооруженную двумя 12-дюймовыми орудиями, и по данному сигналу открыта была пальба со всех батарей; миноносные пароходы двинулись вперед, к линии минного заграждения. При ярком солнце и огромном стечении народа на бульваре у гавани зрелище было внушительное. Одесса вовсе не имела вида города, ожидающего бомбардирования; паника, сначала овладевшая населением, преимущественно еврейским, скоро прошла; улицы, по которым проезжал государь, кишели народом.
Пробыв в Одессе всего 2½ часа, мы поехали далее в Киев, куда прибыли на другой день, 21-го числа, в полдень, и также пробыли там 2½ часа. Здесь государь был встречен еще бóльшими толпами народа, одушевленными неподдельным энтузиазмом. Погода была ясная, хотя и холодная. Сначала государь заехал в лавру, а потом произвел на эспланаде смотр войскам, которыми остался чрезвычайно доволен, так же как и во всех других пунктах, где происходили смотры. Присутствовавшие на этом смотру были особенно поражены отличным составом лошадей в приходивших за войсками обозах и парках. Во время всего путешествия государь много раз вслух замечал, какое удовольствие доставляет ему превосходное состояние армии.
Во время пути до Москвы приходили частые политические и военные известия. Из Вены, Берлина, Парижа, Рима сведения были вполне благоприятные. Неприятно было государю только решение германского правительства теперь же отправить в Константинополь послом принца Рейсса, бывшего посла в Петербурге. Австрия сочла необходимым последовать примеру Германии, отправив послом в Константинополь графа Зичи. Берлинский кабинет оправдывал свое распоряжение тем, что прибытие германского посла в Константинополь принесет пользу действительному покровительству русским подданным, оставшимся в Турции, и послужит противодействием британскому послу Лейярду, который, оставаясь в Константинополе единственным представителем Европы, получал полный простор в своих туркофильских происках.
Вопрос о принятии под покровительство Германии русских подданных, оставшихся в Турции, а под покровительство Англии – турецких подданных в России был предметом переписки в течение двух-трех дней. Сначала Порта объявила, что вовсе не дозволит русским подданным оставаться в Турции; но потом, вероятно, по совету той же Англии, уступила и согласилась на протекторат Германии. Новый британский посол в Константинополе хотя гласно заявлял, что Англия не намерена поддерживать Турцию в начатой войне, а в разговоре с Нелидовым (перед отъездом его из Константинополя) даже выражался в том смысле, что Англия в восточном вопросе преследует собственные интересы, однако же в действительности поддерживает по-прежнему самоуверенность Порты. На последний циркуляр князя Горчакова до сих пор ответила одна Англия; ответ этот неприязненный и резкий. Хотя Лондонский кабинет официально объявил, что намерен сохранять строгий нейтралитет, однако же английский флот усиливается в Средиземном море, у Корфу собирается эскадра; по-видимому, что-то замышляется относительно Египта, Дарданелл или Греции. Лондонский двор проникнут нерасположением к России; королева противится предполагавшейся поездке великой княгини Марии Александровны в Петербург, что причиняет крайнее огорчение государю и императрице.
