Игельстром также предусматривал за этим органом апелляционную функцию. Он дал право «всякому, кто не доволен решением муллы или ахуна (мусульманского судьи, назначенного надзирать над клириками в данном уезде), объявить неудовольствие свое Духовному собранию и просить оно о чинении по делу его разбирательства». Когда мусульмане обращались к представителям государства, перед режимом вставала необходимость издавать постановления, которые соответствовали бы и светскому праву, и мусульманскому «закону». Изданные в итоге законы создавали прецеденты, на которые впоследствии ориентировалась и политика властей, и интерпретация шариата в местных общинах
[220].
Первый из таких актов касался статуса вдов, но имел потенциал более широкого применения для регуляции мусульманской семьи. В нем ставился вопрос о применимости к мусульманам указа 1731 г. о наследственных правах вдов. В 1804 г. Сенат постановил, что этот указ «относится на тех только, кои в законе Греческого исповедания находятся, имея в супружестве одну только жену, напротиву же того, обитающие в России в разных губерниях Татара и другого звания Магометанского закона люди, имеют у себя от двух и до четырех жен». После консультаций с несколькими губернаторами, ОМДС и другими исламскими авторитетами Сенат определил, что указ, по которому вдова гарантированно получала седьмую часть недвижимого и четвертую часть движимого имущества, должен быть дополнен «соответственно их религии и обряду». Сенат заключил, что если в разделе наследства участвуют две вдовы или больше, «оставшимся женам следует всем вообще выделять из движимого и недвижимого имущества, буде дети после тех умерших останутся, одну восьмую часть, из которой и должна каждая воспользоваться поровну; а если по смерти мужа детей не останется, то все жены из имения его получить должны одну четвертую часть, прочее же за тем оставшее отдать в род умершего»
[221].
Как и британские законы в Индии, это решение устанавливало раздел собственности согласно исламскому наследственному праву. Этим не только гарантировалось, что женщины-наследницы получат долю, предписанную Кораном, но и косвенно санкционировалась полигамия, хотя имперский образованный класс относился к ней по-прежнему критически
[222]. Этим указом Сенат создал решающий прецедент: он обязал Санкт-Петербург поддерживать единообразное применение частных норм шариата, выведенных из священной книги. С этого времени государство было вынуждено санкционировать многие практики, которые бюрократия находила совместимыми с теми интерпретациями ислама, что, по мнению отдельных мусульманских информантов, были ортодоксальными, основанными на Коране или немногочисленных ханафитских правовых руководствах.
Мусульмане, с которыми контактировало государство, в стремлении режима к порядку увидели возможности для себя. Это партнерство между властями и стражами исламской ортодоксии было направлено против обычаев, которые мусульманские ученые объявили несовместимыми со священным законом. Подобно мужьям, искавшим помощи в укрощении своенравных жен, отцы и женихи добивались от полицейских властей превентивных мер против умыкания невест и тайных браков. Умыкание принимало разные формы, но в основе лежала проблема родительского согласия. Нередко мужчины и их родственники похищали и иногда насиловали женщин из других деревень, чьи отцы не соглашались на брак. В других случаях сами женщины сговаривались со своими похитителями, чтобы обойти родительский запрет на брак дочери с избранником или избежать договорного брака
[223]. Чтобы положить конец этому «злу», Игельстром призвал ОМДС учредить «такой же порядок, какой наблюдается между европейскими народами и магометанскому закону ни мало противен быть не может». О браках следовало объявлять «3 пятницы сряду в мечеть при полудневной молитве чрез отправляющего в оной богослужение» в течение трех недель перед церемонией. ОМДС наделялось правом аннулировать браки, заключенные с нарушением этого правила
[224].
Умыкания невест и другие «беспорядки» в мусульманских браках не прекратились. В 1822 г. жалобы на то, как клирики разрешают супружеские споры, заставили князя Александра Голицына, министра духовных дел и народного просвещения и обер-прокурора Святейшего синода Православной церкви, провести расследование. Гражданский губернатор Оренбургской губернии Г. В. Нелидов доложил «о беспорядке в нынешнем положении Магометанских Супружеских Дел и о вредных следствиях сего беспорядка для магометан» и выдвинул предложение «о мерах, могущих случить к отвращению… им зла»
[225].
С точки зрения местных властей «замешательство» вокруг мусульманской семейной жизни было следствием того, что мусульмане очень неформально и свободно обращались во множество инстанций. Военный губернатор Оренбургской губернии П. К. Эссен докладывал, что некоторые мусульмане обращаются со своими семейными спорами к местным клирикам, другие апеллируют в ОМДС, а остальные – напрямую к муфтию. В конце концов губернатор отрапортовал, что «точного же постановления нет, где в таковых случаях должны они искать правосудия, а обращаются всегда к начальству губерний». Чтобы разрешить эту путаницу, министр духовных дел и просвещения привлек мусульманские элиты к формулировке новых правил. Голицын проконсультировался с муфтием Крыма, «как ближайшем к Турции и Персии, в которых господствует Магометанская религия». Учитывая возможность того, что «как татары Оренбургской губернии имея тот же Магометанский Закон, могут иметь другие обычаи», министр также проконсультировался с оренбургским муфтием и местным губернатором «о приличии правил сим татарам»
[226].
