Упирая на «закон природы» и «супружескую любовь», похоже, не без подсказки нотариуса или других опытных судейских, Кендже-хан, видимо, составила свое прошение с апелляцией к новым реформистским чувствам тех чиновников, что стремились повысить статус женщины в браке. Но эта стратегия не убедила профессора Казем-Бека. В деле Кендже-хан и многих других этот ученый старался сопоставить судебные решения со строгой ортодоксией, которую выявлял в правовых руководствах и сборниках, а не с более «гуманным» гражданским правом или концептами вроде «равноправие и добросовестность», которыми руководствовались британские судьи в англо-магометанских судах. Он сделал вывод, что исламское право разрешает женщине выходить замуж вторично, только если честные свидетели подтвердили, что первый муж умер: «татарку Кендже Хан следует возвратить первому ея мужу».
МВД поручило полиции провести в жизнь представление Казем-Бека об исламской ортодоксии и издало приказ о том, чтобы забрать Кендже-хан (и ее детей) от Мамбет-оглу и отконвоировать в дом Барюча, где она была обязана вернуться к супружеской жизни с ним
[287].
Похожий случай имел место в Уфимском уезде, где в декабре 1860 г. башкирка по фамилии Шагимарданова попросила, чтобы ОМДС расторгло ее брак. Она жаловалась, что ее муж Габдулвалиев не заплатил брачный выкуп. Кроме того, она заявляла, что он «укорил ее в распутной жизни» и «ругает непозволительною бранью мать ея». Шагимарданова и ее семья заявляли, что эти факты в совокупности дают основание для развода по исламскому праву. После расследования земским судом ОМДС приказало начальнику Десятого Башкирского картона вернуть Шагимарданову мужу. Оно сделало вывод, что «по шариату и 103 ст. Х т. 1 п., супруги должны жить вместе». Оно добавляло, что обвинения жены не дают достаточных оснований для расторжения брака, но отмечало, что заявления о неуплате калыма следует расследовать «приходским духовенством», согласно 1211‐й статье 11‐го тома «Свода законов», а соответствующий местный суд должен разобрать обвинения в «личные обиды». Оно приказало Габдулвалиеву выплатить полагающийся жене остаток калыма и наставило его жить с ней «мирно» и без «притеснений», «под опасением в противном случае ответственности по шариату»
[288].
Однако Шагимарданова и ее родственники отказались принять это решение и апеллировали к оренбургскому губернатору. Когда тот обратился за указаниями в Департамент духовных дел иностранных исповеданий, его директор запросил мнение Казем-Бека. Профессор объяснил, что по исламскому праву женщина не имеет права требовать развода от мужа из‐за неуплаты калыма, брани в ее адрес или адрес матери или обвинений в распутной жизни. Однако он отметил, что, согласно шариату, она имеет право искать удовлетворения в случае неуплаты брачного выкупа. Казем-Бек продолжал, что если муж назвал ее «прелюбодейкою», она имеет право жаловаться на него местным властям. Он добавил, что такая жалоба может быть заслушана на основе статьи уголовного кодекса «за ложное обвинение» или, согласно исламскому праву, на основе «уложения о Леане, т. е. обоюдной между мужем и женою пятикратной клятве, Шариатом положенной, после чего воспоследует расторжение брака навсегда»
[289]. С учетом обстоятельств данного дела Казем-Бек заключил, что ОМДС действовало в согласии с исламским правом. В 1864 г. министр внутренних дел П. А. Валуев набросал письмо, используя термины непосредственно из отчета Казем-Бека, для утверждения решения ОМДС как «совершенно правильного» в случае Шагимардановой.
Отец женщины все равно отвергал это постановление. В прошении на имя Валуева от августа 1865 г. Шагимардан Абдушахманов объяснял, что зять жестоко обращался с его дочерью и обвинял ее в безнравственности, что «по закону нашей религии расторгнул сам брак по смыслу Алкорана именно: Сюряй-Нур». Он утверждал, что в этой суре устанавливалось правило: «Ежели кто коснется с обидными словами в отношении личности жены, а тем более ее поведения тогда брак расторгается. Слова Святой Сюряй Нур подтверждает и тогда кто бы осмелился порочить мать ее… Эти слова священного закона оскорбительные в отношении моей жены и дочери поставляют меня в смелость покорнейше просить Ваше Высокопревосходительство приказать обследовать это дело и по религии нашей дать дочери моей развод»
[290].
Расширительная интерпретация отцом этого фрагмента Корана как защищающего честь его жены и дочери не прошла в имперской канцелярии, где преобладала новая европейская «наука» интерпретации исламских текстов.
Заявления Абдушахманова о «словах священного закона» явно не соответствовали высоте престижа, которым пользовались востоковедческие дисциплины. Казем-Бек и другие ученые стали для государства еще одним инструментом по надзору и коррекции деятельности официальной исламской иерархии. Научное знание представляло альтернативу исламским ученым, в чьей неподкупности сомневались царские бюрократы, и в то же время, по мнению властей, давало гарантию ортодоксальности интерпретации ислама в империи.
Хотя Шагимардановой и ее отцу не удалось получить государственную поддержку своих взглядов на роль исламской традиции в освящении чести своей семьи, другие люди продолжали использовать многочисленные каналы апелляции, доступные мусульманам-мирянам, в конкурентной борьбе за интерпретацию исламского права и традиции. МВД по-прежнему стремилось найти нечто полезное в ортодоксальном ханафитском семейном праве, несмотря на то что во второй половине XIX в. православная церковь и светские власти усилили нападки на связь государства с мусульманской семьей и делами мусульманского духовенства
[291].
* * *
Семья как область совместных ожиданий и арена государственного вмешательства, требуемого самими мусульманами, демонстрирует важнейшие связи между царским государственным строительством и религиозными конфликтами. Стремление к разрешению споров внутри этих сообществ связывало родственные противоречия между членами семьи и их соседями с деятельностью государства. Тяжущиеся стороны играли одну из главных ролей в развитии процедуры апелляции – важном новшестве в исламской правовой традиции региона. Эта иерархическая апелляционная система связывала семейные споры с местными судами, центральными министерствами и самим царем. Благодаря ей борьба за шариат сделала мусульманских подданных более зависимыми от режима, чем когда-либо прежде.
