Чтобы запретить муфтию и служащим ОМДС принимать такие прошения или поддерживать контакты с учеными и служителями религии в казахских общинах, царские власти были вынуждены действовать угрозами. В то же время критики государственной политики доказывали, что распространение шариата за счет якобы светского патриархального адата доказывает необходимость ликвидации ОМДС. В 1884 г. миссионер и востоковед Николай Иванович Ильминский писал обер-прокурору Святейшего синода Константину Петровичу Победоносцеву, предупреждая его об опасности, которую, по его мнению, представляло собой ОМДС как «мусульманско-культурный центр в России».
Он утверждал, что посредством его татары стремились «объединить и сплотить» всех мусульман империи, ссылаясь на недавнее объединение Германии как «пример» такого рода деятельности. Ильминский жаловался, что хотя казахи выведены из-под юрисдикции ОМДС, «сердце их тянет к нему по старой привычке»
[354].
Миссионеры вроде Ильминского по-прежнему настаивали, что ислам не пустил по-настоящему глубоких корней у кочевников, хотя только в середине 1880‐х Императорское православное миссионерское общество начало развивать свою сеть в степи. К своему разочарованию, миссионеры встретили конкурентов в лице татар и других мусульманских подданных, которых православные подозревали в проведении своей миссионерской программы. Роберт Джераси показал, что миссионеры даже подозревали казахов в том, что они обращают в ислам русских поселенцев и казаков, не имевших церквей в своих изолированных поселениях. Один из этих миссионеров, священник Никольский, обвинял власти и указывал на некоего администратора, который облачался в казахские одежды и пропагандировал исполнение исламских ритуалов, хотя казахи на самом деле были «не полностью исламизированы». Он жаловался, что не кто иной, как «русский православный человек» «со спокойной совестью решает учить киргизов правильному соблюдению религиозных, мусульманских законов»
[355].
ИСЛАМСКАЯ РЕСТАВРАЦИЯ
Степная политика подвергалась критике и с другой стороны. Некоторые наблюдатели доказывали, что официально принятые предположения о равнодушии казахов к религии заставили власти пренебречь возможностью смены религии. Полагая, что обычное право будет выполнять те дисциплинарные функции, которые в остальные частях империи выполняла религия, власти не смогли создать институциональный аппарат государственного контроля над степной религией. Шахимардан Ибрагимов и другие критики татарских мулл и туркестанских святых указывали, что вопреки заявленной цели степной политики, из‐за малочисленности указных мулл казахи стали сильнее зависеть от бродячих имамов, над которыми государство не имело надзора и контроля. Ссылаясь на свидетельства из Каракаралинского уезда, Ибрагимов отмечал, что утвержденные государством религиозные лидеры усвоили привычку делегировать исполнение ритуалов и других обязанностей «частным лицам». Эта тенденция фактически уничтожила долго ценимое властями деление на «магометанское духовенство» и «мирян». Это, в свою очередь, породило частые жалобы на то, что брачные тяжбы заканчиваются перед царскими властями. Каракаралинские чиновники жаловались на распространение «незаконных» браков. Эти нерегулируемые браки совершались без проведения ритуалов соответствующими духовными лицами, без необходимой регистрации в официальных метрических книгах и нарушали имперское законодательство, как и браки между несовершеннолетними детьми или между взрослыми и детьми. Судя по казусам, освещенным Ибрагимовым, эти сговоры порождали споры, семейные конфликты и тем самым – социальные раздоры и моральный хаос в степи
[356].
Рассказы вроде ибрагимовского провоцировали и другое изменение политики. Законодатели были вынуждены переосмыслить свою стратегию, заключавшуюся в том, чтобы оставить религию казахов без иерархического регулирования. Эта переориентация приблизила степную администрацию к общеимперской практике учреждения иерархических институтов в каждой вероисповедной общине империи. Так, в 1872 г. царская администрация основала официальные исламские иерархии для суннитов и шиитов Закавказья и продолжала попытки сформировать аналогичные регуляторные органы на Северном Кавказе
[357]. В то же время имперская экспансия в глубь Центральной Азии и учреждение Туркестанского генерал-губернаторства привели к тому, что царскому правлению подчинились еще несколько миллионов мусульман. Это усилило опасения властей относительно заражения степи исламом с этой новой территории.
После введения нового положения об организации Туркестана в 1886 г. степные кочевники оказались подчинены разным юрисдикциям, включая два генерал-губернаторства, Оренбургский регион и Западную Сибирь. При сравнении состояния «духовных дел» казахов и других народов на разных территориях выяснилось, что подходы к их религии весьма различны
[358]. Комиссия из акмолинских и омских чиновников повторила запрет на вмешательство ОМДС и предложила сделать местные власти арбитрами при назначениях и снятиях с официально регулируемых духовных должностей. Повторяя слова Ибрагимова, комиссия настаивала, что «надзор за деятельностью мулл, официально в своем звании утвержденных, и потому действующих свободно и открыто, гораздо удобнее, чем надзор за деятельностью лиц, официально к тому не уполномоченных и потому действующих под покровом тайны и под защитою лиц, которые к ним обращаются»
[359].
