– Что, вечером съемка?
– Не-а. У меня репетиция. «Дикая утка»
[2]. Классная роль. Снимать будет мистер Хамнер.
– Я ему и объясню, что и как.
– Тогда вам придется подождать. Его еще нет дома. Пива хотите?
– Неплохо бы.
Марк проследовал за Джорджем на кухню, просторную, сверкающую хромом и огнеупорным пластиком. Две сдвоенные раковины, две газовые плиты с вытяжками. Длинная узкая столешница заставлена подносами с канапе, прикрытыми пищевой пленкой. Отдельный стол и полки с поваренными книгами, последними романами Макги и шедевром Станиславского «Работа актера над собой». Лишь на романах и учебнике русского мэтра присутствовали следы того, что книги читали.
– Разве Хамнер не должен бы подыскать себе студента-астронома?
– До меня и был астроном, – ответил Джордж, доставая пиво. – Но они без конца цапались.
– И хозяин его вышвырнул.
– Нет, отослал в свои горные владения. Хамнер любит пособачиться, но только не у себя дома. У него легко работать. В моей комнате стоит цветной телевизор, и я могу пользоваться бассейном и сауной.
– Надо же! – Ческу сделал глоток пива. – А тут, похоже, клевые тусовки.
Джордж рассмеялся.
– Как же! Они бывают, когда я привожу актерскую братию. Или, как сегодня, родню.
Марк внимательно осмотрел Джорджа. Усики. Тонкие «актерские» черты лица.
«Зачем парня взяли сюда?» – удивился Ческу.
– Хамнер голубой, что ли?
– Господи, нет! – воскликнул юнец. – Нет, просто он… с особенностями. Я познакомил его с дублершей главной героини из нашего последнего спектакля. Милая девушка из Сиэтла. Хамнер сходил с ней пару раз куда-то – и все. Айрин сказала, что, пока они не остались наедине, он был вежлив и вел себя по-джентльменски… а потом вдруг накинулся на нее.
– Ей надо было сперва набраться… или накуриться.
– То же самое сказал и я. Но она не из таких. – Парень склонил голову набок. – А вот и мистер Хамнер. Слышу его машину.
Тим прошел через боковую дверь в короткую анфиладу комнат. Вот его убежище, его настоящий дом. Именно здесь он чувствовал себя хорошо, хотя так или иначе использовал весь особняк. Сказать по правде, Хамнеру он не нравился. Он был куплен по ликвидационной цене – именно из-за нее, – и таким и оказался: полно места, чтобы владелец мог разместить свои коллекции, но ни следа домашнего уюта.
Хамнер налил себе скотча и опустился в кресло. Поставил ноги на маленькую скамеечку. Вот и отлично. Он выполнил свой долг. Побывал на совете директоров, выслушал отчеты и поздравил президента компании с получением квартальной прибыли. Тим в принципе предпочел бы предоставить все это тем, кому нравилось делать деньги, но его двоюродный брат уже разорился, действуя подобным образом.
Да и полезно иногда следить за теми, кто управляет твоими делами, и заглядывать им через плечо.
Думая о совещании, он вспомнил секретаршу. Она любезно щебетала с Тимом в офисе, но, когда он предложил ей завтра пообедать вместе, сослалась на занятость. Вероятно, она не врала. Держалась она довольно любезно. Но отвергла Хамнера. «Надо было пригласить ее пообедать в будущую пятницу. Или на следующей неделе», – подумал он.
С другой стороны, если бы она отказала, не осталось бы никаких сомнений почему.
Он услышал, что Джордж с кем-то разговаривает в гостиной, и лениво удивился: кто бы это мог быть? Парень не побеспокоит его, пока хозяин лично не выйдет к ним: единственное, примиряющее Тима с пребыванием в особняке, то, что никто не лез в его комнаты. Затем он вспомнил. Человек из Эн-би-си! Принес отснятые материалы, которые понравились Хамнеру, но в фильм не вошли.
Воодушевленный Тим встал и начал переодеваться.
К шести часам явилась Пенелопа Уилсон. На имя «Пенни» она даже с детства не откликалась. Так утверждала ее мать. Глядя на молодую женщину в дверной глазок, Тим вдруг вспомнил, что и от имени «Пенелопа» она отказалась. Она предпочитала второе, но у Хамнера оно вылетело из головы.
«Наберись смелости». Он широко распахнул дверь и – не скрывая, как это для него мучительно, – вскричал:
– Быстрее, как твое второе имя?
– Джойс. Привет. Я не опоздала?
– Разумеется, нет. Ты очень элегантна.
Он помог ей снять пальто. Они были знакомы целую вечность, по крайней мере с первого класса. Пенелопа Джойс ходила в ту же подготовительную школу для девочек, что и сестра Тима, и с полдюжины его кузин. Внешностью она тогда не блистала: широкий рот и чересчур квадратная нижняя челюсть, фигура, к которой лучше всего подходило определение «крепкая». Расцветать она начала в колледже.
А сегодня она действительно потрясающе выглядела. Длинные вьющиеся волосы уложены в затейливую прическу. Неяркое платье простого покроя сшито из ласкающей глаз материи. Тиму захотелось потрогать ткань. Он достаточно долго жил бок о бок с сестрой, чтобы понять, какой труд стоит за эффектом «сногсшибательности», – хотя и не имел ни малейшего понятия, как это делается.
Ему, как обычно, захотелось, чтобы гостье здесь понравилось. Она оглядела гостиную. Он ждал, удивляясь про себя, почему никогда прежде ее сюда не приглашал. Наконец она посмотрела на Хамнера с выражением, которого он не видел со школьных времен, когда Пенелопа полагала себя непогрешимым судьей в любых вопросах.
– Миленько, – одобрила она. И, разрушая впечатление, хихикнула.
– Чертовски рад, если честно.
– Правда? Мое мнение настолько важно? – Поддразнивая, она скорчила гримасу, памятную с детства.
– Да. Через пять минут в доме соберется вся семейка, и большинство родственничков тут не бывало. У тебя тот же склад ума, что и у них, значит, если понравилось тебе, они, конечно, будут в восторге.
– Гмм. Полагаю, так мне и надо.
– Эй! Я вовсе не хотел…
Она снова посмеивалась над ним. Тим протянул молодой женщине бокал со спиртным, и они сели.
– Странно, – промурлыкала Пенелопа. – Мы не виделись два года. Почему ты пригласил меня?
Хамнер был отчасти готов к подобному вопросу. Она всегда говорила прямо. Он решил сказать правду.
– Я тут решал, кого мне хотелось бы видеть вечером. Эгоистично, да? На вечеринке, посвященной моей комете… Я вспомнил о Гиле Уотерсе, лучшем ученике в моем классе… о своих родных… и о тебе. А потом заподозрил, что думаю о тех, на кого мне хочется произвести наибольшее впечатление.
– На меня?
– Точно. Сколько же мы вместе болтали… но я так и не сумел толком тебе объяснить, чем бы мне хотелось заниматься в жизни. Мои родные и вообще все, с кем я рос, – они либо делали деньги, либо коллекционировали произведения искусства, либо увлекались гонками. Или чем-нибудь в том же роде. А я мечтал об одном – смотреть на звездное небо.
