Бейкер выплыл из кабины «Аполлона» и развернулся в сторону «Молотлэба». В лаборатории царила тишина. Леонилла спала в «Союзе». Деланти, пристегнутый ремнем к койке, отдыхал на американском корабле. Яков, вероятно, дремал перед вахтой.
Джонни подлетел к койке русского. В паутине нейлоновых тросов, посреди лабиринта телескопов, кинокамер, растущих кристаллов, детекторов рентгеновских лучей и прочего плавал Петр. И улыбался переборке. Бейкер подплыл ближе – и улыбка погасла.
«Будто он только что с кем-то «крутил педали велосипеда», – подумал Джонни Бейкер, – и попался на этом».
Государственная тайна…
Июнь: 3
Тогда находящиеся в Иудее да бегут в горы.
Евангелие от Матфея (24: 16)
Девушка за стойкой администратора была новенькой, и она не пустила Харви на третий этаж здания мэрии Лос-Анджелеса, где находились кабинеты начальства. Но Рэндолл не возражал. Другие тоже ждали, а его команда в ближайшие несколько минут никак не могла появиться. Он пришел слишком рано.
Поэтому он сел и занялся любимой игрой: наблюдением за окружающими. С большинством все было ясно. Торговцы, политиканы – они собрались здесь, чтобы повидаться с заместителем мэра или с кем-либо из его помощников. Зато одна девушка отличалась от прочих. Харви задумался: он не мог сказать, сколько ей лет: чуть за двадцать или под тридцать. На ней были джинсы и цветастая блузка, но из дорогого магазина, не из сетевого супермаркета. Она уставилась на Рэндолла и не смутилась, не потупила глаз, когда он посмотрел не нее.
Харви пожал плечами, пересек помещение и сел с ней рядом.
– Что интересного вы во мне нашли? – спросил он.
– А ведь вы снимаете теледокументалки, да? Сейчас я припомню, как вас зовут…
– Вот и отлично.
Его слова заставили ее отвести взгляд, но спустя секунду незнакомка снова посмотрела на него, улыбнувшись:
– А как ваше имя?
– Сперва назовите свое.
– Мэйб Бишоп. – Выговор у нее был такой же, как у местных.
Он порылся в памяти:
– Ага. Народное лобби.
– Верно. – Выражение ее лица не изменилось.
Странно. Обычный обыватель из толпы был бы польщен, если бы оказалось, что прославленный документалист вспомнил его имя. Журналист еще продолжал удивляться, когда она произнесла:
– А вы не представились.
– Харви Рэндолл.
– Теперь моя очередь сказать «ага». Вы делаете фильмы про комету.
– Правильно. Они вам нравятся?
– Они ужасны. Опасны. Глупы.
– Вы говорите без обиняков. Разрешите полюбопытствовать, почему у вас сложилось такое мнение?
– Пожалуйста. Во-первых, вы перепугали пятьдесят миллионов придурков…
– Я не…
– И им следует бояться, но не вашей проклятой кометы! Знамение небес! Предвестники бедствий! Средневековая чушь – и это в то время, когда на Земле и так куча причин для тревоги, – громко проговорила Мэйб.
В ее голосе прозвучали нотки горечи.
– Чего же надо бояться? – осведомился Харви.
Вообще-то ему вовсе не хотелось услышать ответ, и, задавая вопрос, он мысленно уже обругал себя. Спросил он машинально, по репортерской привычке, но беда была в том, что она наверняка проглотит наживку.
Он не ошибся.
– Пугает следующее: аэрозольные баллончики губительно влияют на атмосферу, уничтожают озон, вызывая всплеск онкологических заболеваний. Только что построенная атомная электростанция в долине Сан-Хоакин производит радиоактивные отходы, которые никуда не денутся в ближайшие полмиллиона лет! Огромные «кадиллаки» и «линкольны» сжигают миллионы тонн бензина. Вот что требует внимания, вот с чем необходимо что-то делать, вот чего нужно бояться. Но люди в истерике бегут прятаться в погреб… из-за какой-то кометы!
– Вы правы, – согласился Рэндолл. – Даже если я не думаю, что это веские причины…
– Неужели? И что же вам кажется неважным? – резко бросила Мэйб с ненавистью.
Она явно намеревалась продолжать атаку.
«Я влип», – решил Харви. Иногда ему хотелось взять свою репортерскую объективность и, скатав поплотнее, засунуть напыщенному корифею журналистики в анатомически неудобное место.
– Послушайте, – произнес он. – Мы до сих пор сжигаем топливо в своих больших и комфортабельных машинах, потому что электромобилям пока не хватает энергии. А получить ее в достаточном количестве нельзя, поскольку воздух уже пропитан дрянью, которую изрыгают нефтеперерабатывающие заводы, а запасы ресурсов на исходе! И проклятые дураки медлят и откладывают пуск атомных электростанций, которые могли бы вывести нас из тупика. – Рэндолл поднялся. – И если я еще хоть раз услышу «аэрозольные баллончики» или «озон», я разыщу вас, где бы вы ни спрятались, и наблюю вам на колени.
– Чего?!
Он, не отвечая, вернулся к администратору.
– Пожалуйста, сообщите Джонни Киму, что Харви Рэндолл уже здесь, – повелительно произнес он.
Девушка с тревогой глянула на него и потянулась к коммуникатору.
За спиной что-то несвязно шипела Мэйб Бишоп – и это доставило журналисту огромное удовольствие.
Спустя минуту он уже поднялся на третий этаж и подошел к двери с интеркомом. Через мгновение раздался гудок.
– Войдите, мистер Рэндолл, – сказал женский голос по интеркому. – Извините за ожидание…
– Все нормально, – ответил он.
За дверью скрывался вытянутый в длину прямоугольный зал: по обеим его сторонам расположились кабинеты чиновников. Из одного вышел мужчина восточного типа, неопределенных лет, что-нибудь между тридцатью и сорока.
– Привет, Харви. Долго девица вас мариновала?
– Недолго. Как поживаете, Джонни?
– Прекрасно. Мэр на совещании, и оно затянулось. Обсуждают проблемы развития города. Может, посидите в кабинете?
– Нет, скоро явится моя команда. Мне надо пообщаться с ребятами.
– Они уже едут, – заявил Джон Ким, пресс-секретарь Бентли Аллена, его спичрайтер, а временами и консультант по разным политическим вопросам. Харви знал, что при желании он мог бы перебраться в Сакраменто или Вашингтон. Вероятно, если он останется с Бентли Алленом, то все равно окажется там.
– Я распорядился, чтобы, когда они появятся, их проводили к служебному лифту.
– Спасибо, – поблагодарил Рэндолл. – Они точно оценят такое внимание.
– Ха! Ладно, пока ваши люди не прибыли, пойдемте, переговорите с самим, совещание-то заканчивается. – И Ким повел визитера в глубь зала.
Кабинетов оказалось два. Первый – просторный, уставленный дорогой мебелью и с толстыми коврами на полу. На стенах висели грамоты в рамках, в углу стояли знамена, на полках разместились памятные подарки и почетные значки на подушечках. За этим богато убранным официальным кабинетом располагался смежный, гораздо меньшего размера. Правда, письменный стол там был просто огромным – на нем высокими стопками громоздились бумаги, доклады, книги, распечатки и меморандумы. На некоторых переплетах красовались красные звезды в количестве двух штук, а на одной их было целых три.
