– Эй, смотрите сюда! – показал Эли.
Слева от тропы большой округлый валун, наполовину скрытый желтой путаницей чольи: темный, грубый камень, отличающийся формой и поверхностью от здешнего известняка шоколадного цвета, размером с человеческий торс. Это черная вулканическая порода, базальт, гранит, диабаз или что-то в этом роде. Эли приседает перед валуном на корточки и, подобрав кусок дерева, отодвигает от него кактус.
– Видите? Глаза? А нос?
Он прав. Заметны большие, глубокие глазницы. Огромный треугольный провал на месте носа. И ниже, на уровне земли, ряд гигантских зубов верхней челюсти, вгрызающихся в песчаную почву.
Череп.
Вид у него такой, будто он пролежал здесь тысячелетия. Нам заметны следы более тонкой резьбы, обозначающей скулы, выступы бровей в другие черты; но бо́льшая их часть стерта временем. И тем не менее это череп. Несомненно, череп. Это дорожный указатель, который говорит нам, что до цели осталось немного, или предупреждает, что нам следует прямо сейчас повернуть назад. Эли стоит долго рядом с черепом, разглядывая его. Нед. Оливер. Он их заворожил. Над нами прошла туча, покрыв валун тенью и изменив его вид; теперь мне кажется, что глазные впадины повернулись и смотрят на нас. Жара меня достает.
– Наверное, это еще доколумбовых времен, – говорит Эли. – Должно быть, они притащили эту штуку с собой из Мексики.
Мы смотрим вперед, вглядываемся в жаркое марево. Три напоминающих колонны огромных сагуары перекрывают поле зрения. Нам надо пройти между ними. А что дальше? Сам Дом Черепов? Никаких сомнений. Я вдруг спрашиваю себя: что я здесь делаю, как я вообще позволил втянуть себя в этот маразм? То, что казалось шуткой, теперь кажется слишком реальным.
Никогда не умирать. Ах, какая чепуха! Разве такое бывает? Мы убьем несколько дней, чтобы выяснить все до конца. Приключение в невменяемом состоянии. Черепа на дороге. Кактус. Жара. Жажда. Двое должны умереть, если двоим суждено жить. Вся та мистическая бредятина, которую изливал на нас Эли, вдруг воплотилась для меня в виде шара из грубого черного камня, такого массивного, такого неопровержимого. Я влез во что-то такое, что абсолютно за пределами моего понимания, и здесь может скрываться опасность для меня. Но назад уже не повернуть.
22. Эли
А что, если здесь никогда и не было никакого Дома Черепов? И мы прошли до конца тропы лишь для того, чтобы наткнуться на непроходимую стену шипов и колючек? Могу признаться, что ожидал этого. Что вся экспедиция станет еще одной неудачей, еще одним фиаско шмеггеге Эли. Череп возле дороги окажется ложной наводкой, рукопись – сказкой о мечте, газетная статья – фальшивкой, а крестик на карте – лишь бесцельной насмешкой. А перед нами только кактусы и мескитовые деревья, скудная почва, задворки пустыни, где даже свиньи не захотели бы гадить. И что же тогда я сделаю? Я с величайшим достоинством обращусь к трем своим товарищам и скажу: «Джентльмены, я был введен в заблуждение, и ваши ожидания также обмануты. Мы гонялись за призраками». При этом извиняющаяся полуулыбка будет играть в уголках моих губ. И тогда они хладнокровно, без всякой злобы, схватят меня, зная с самого начала, что этим все и кончится, разорвут на куски, вгонят деревянный кол мне в сердце, пригвоздят меня к высоченной сагуаре, завалят плоскими камнями, вотрут чольи мне в глаза, сожгут меня заживо, закопают по грудь в муравейник, кастрируют ногтями, мрачно напевая при этом: «Шмеггеге, шлемиль, шлемазель, шмендрик, шлеп!» Терпеливо снесу я заслуженную кару. Я знаю, что такое унижение. Несчастья никогда не удивляют меня.
Унижения? Несчастья? Как в случае с Марго? Самое недавнее из моих крупных поражений. Рана еще не зажила. Дело было в начале семестра в октябре прошлого года, в один из дождливых, туманных вечеров. У нас имелась первоклассная травка, предположительно «красная панамская», попавшая к Неду по подпольным гомосексуальным каналам. Закрутка ходила между Тимоти, Тедом и мной, а Оливер, естественно, воздерживался и блаженно потягивал какое-то дешевое красное вино. Музыкальным фоном служил один из квартетов Разумовского, заглушавший барабанную дробь дождя: когда мы воспарили высоко, мистическими звуками одарял нас Бетховен, и казалось, что вторая скрипка необъяснимым образом влилась в нашу компанию, а иногда – даже гобой и сверхъестественный фагот за звуками струнных. Берсеркское пятимерное музыковедение для ребят под кайфом. Нед не надул: дурь качественная. И я незаметно для себя поплыл, разговорился, разоткровенничался, начал облегчать душу и неожиданно признался Тимоти, что больше всего в жизни жалею о том, что ни разу не имел по-настоящему, на мой взгляд, красивой девушки.
Тимоти сочувственно, озабоченно спросил, какую девушку я считаю по-настоящему красивой. Я помолчал, обдумывая свои предложения. Нед, решивший помочь, называл имена: Речел Уэлч, Катрин Денев, Лейни Казан. Наконец меня озарило. «Марго я считаю по-настоящему красивой девушкой», – выпалил я. Марго, принадлежавшую Тимоти. Гойскую богиню Тимоти, золотую шиксе. Сказав это, я почувствовал быстро набросанную серию реплик диалога, резонирующего в моем затуманенном коноплей мозгу, продолжительный поток слов, а потом время, как это бывает под влиянием наркотика, преобразовалось, и я услышал исполнение всего своего сценария, причем каждая строчка строго соответствовала репликам. Тимоти вполне честно спрашивал, волнует ли меня Марго. Так же честно я его заверил, что волнует. Затем он пожелал узнать, буду ли я чувствовать себя менее неполноценным, более удовлетворенным, если займусь с ней этим. Уже не так уверенно, не понимая, к чему он клонит, я ответил довольно туманно, чтобы услышать от него, к своему изумлению, что он обо всем договорится на завтрашнюю ночь. О чем договорится, спросил я? О Марго, ответил он. В качестве акта христианского милосердия он сведет меня с Марго.
– А она…
– Конечно, согласится. Ты ей нравишься.
– Ты нам всем нравишься, Эли. – Это подал голос Нед.
– Но я не могу… она не станет… как… а что…
– Жалую ее тебе, – величественно сказал Тимоти. Знатный сеньор, делающий благородный жест. – Я не могу позволить, чтобы мои друзья находились в подавленном состоянии и носили в себе неудовлетворенные желания. Завтра в восемь у нее. Я скажу ей, чтобы она тебя ждала.
– Это выглядит какой-то насмешкой, – сказал я, помрачнев. – Слишком просто. Нереально.
– Не будь задницей. Считай это компенсаторным опытом. Вроде кино, но только более интимно.
– И более ощутимо, – добавил Нед.
– Наверное, ты меня все-таки разыгрываешь, – буркнул я.
– Честное скаутское! Она твоя!
Тимоти начал рассказывать о том, что Марго предпочитает в постели, о ее особых эрогенных зонах, об используемых ими маленьких знаках. Я проникся духом происходящего, взлетая все выше и выше, меня разобрал смех, и я начал дополнять наглядные описания Тимоти своими собственными скабрезными фантазиями. Конечно, стоило мне прийти в себя через час-другой, как я уже не сомневался, что Тимоти все-таки смеялся надо мной, и при мысли об этом я погрузился в самые мрачные раздумья. Ведь я всегда был уверен, что все Марго этого мира не для меня. А Тимоти и ему подобные перетрахают полки Марго, но мне не достанется ни одной. По правде говоря, я боготворил ее издали. Образчик шиксе, цветок женственности арийского типа, стройная и длинноногая, на два дюйма выше меня (но когда девушка выше тебя, то кажется, что намного больше!), шелковистые золотые волосы, лукавые голубые глаза, вздернутый нос-кнопка, полные подвижные губы. Сильная девушка, живая девушка, одна из лучших баскетболисток (сам Оливер уважительно отзывался о ее спортивных способностях), отличная студентка, гибкий и неоднозначный ум: да, она пугающе, ошеломляюще совершенна, она относится к тем безукоризненным особям женского пола, которых в таком множестве плодит наша аристократия, которые появляются на свет для того, чтобы безмятежно управлять загородными поместьями или горделиво расхаживать со своими пуделями по Второй авеню. Марго мне? Чтобы мое потное волосатое тело покрыло ее? Чтобы моя щетинистая щека терлась о ее нежную кожу? Да, и лягушки могут совокупляться с кометами. В глазах Марго я должен выглядеть чем-то грубым и неопрятным, жалким существом низшего порядка. Любые сношения между нами будут чем-то неестественным, сплавом серебра и меди, смесью алебастра и угля. Я выбросил эту затею из головы. Но за обедом Тимоти напомнил мне о свидании. Это невозможно, сказал я, подкрепив свои слова шестью сильными оправданиями: учеба, подготовка доклада, сложный перевод и тому подобное. Он отмел мои жалкие отговорки.
