Посреди зала стоит Финстер собственной персоной. Я не сомневаюсь, что это она, так же как не сомневаюсь в том, что живу и дышу.
Неудачное сравнение, пожалуй.
Мне хочется броситься к ней, схватить ее, но я сдерживаюсь, ибо понимаю: это всего лишь обрывок воспоминания из прошлого, воссозданный моей памятью, хоть и с поразительной точностью. Обратите внимание, например, на то, до чего ровно ее волосы разделены пробором – как у всех моих девочек, в том числе у тебя, хотя твои все равно курчавятся, как бы немилосердно туго ни были они затянуты в косы. Тонкий пушок дымкой покрывает шею.
Мисс Тень держит Финстер перед собой за плечи и слегка потряхивает; ее пальцы впиваются в тонкие руки девочки. Та пытается оттолкнуть ее, хотя это требует больших усилий, и смотрит на меня из-за спины мисс Тени – надменно, воинственно, непокорно. Взрываются вз-з-з-зрывные согласные. (Стенографистка, не править.) Мисс Тень отпускает одну руку, чтобы вынуть из-за твердого корсета носовой платок и с отвращением вытереть капли слюны со своей груди. На плече Финстер остаются багровые следы от ее пальцев.
– В чем дело? – спрашиваю я. – Откуда эта атмосфера сдерживаемого злорадства? Почему я вынуждена наблюдать эту пантомиму, этот фарс? Отпустите бедняжку Финстер, мисс Тень.
– Финстер выкаблучивается, – отвечает мисс Тень и неохотно отпускает девочку, – вызывает бродяг и иностранцев, и те пугают малышей. А сегодня отправила кошку Другой Матери в край мертвых!
У меня не сразу укладывается в голове, что она пытается мне втолковать, ведь все эти шалости под силу осуществить лишь некроманту высочайшего уровня, и поначалу я склонна думать, что меня обманывают; что кто-то рассказывает сказки. Но потом Другая Мать заявляет, что сама была свидетельницей отправки своего несчастного животного за черту. Это вызывает у меня не столько злость, сколько гордость за Финстер, чьи способности оказались намного выше среднего. Но я сурово хмурю брови.
– Финстер, должна похвалить тебя за выдающиеся успехи, несвойственные ученикам начального уровня, – отвечаю я. – Однако спесь и отсутствие дисциплины, побудившие тебя демонстрировать свои способности столь неподобающим образом, достойны всяческого порицания. Мертвые не всегда станут благосклонно воспринимать твои выходки. – Она бросила на меня краткий насмешливый взгляд. Я сказала что-то смешное? – Ты – ученица начального уровня и еще не имеешь достаточно практики, чтобы отличить благонамеренного призрака от злонамеренного. Тебе рано самостоятельно, шутки ради открывать порталы в край мертвых! Подумай о том, что за твари могут проникнуть сквозь них в наш мир и кто из живых может случайно угодить в дыру! Эти эксперименты могут плохо закончиться для тебя – для всех нас, – добавляю я вполголоса, украдкой бросив взгляд на Другую Мать. Мы не можем позволить себе потерять еще одну ученицу, только не сейчас. – Тебе повезло, что по ту сторону оказалась кошка, а не ты! Ты немедленно отправишься в спальню, где будешь молча сидеть на кровати, сложив руки на коленях, и размышлять о своем безрассудстве до звонка на обед. – Я протягиваю ей затычку; она втыкает ее, закатывая глаза, затем делает небрежный реверанс, и снова я вижу в этом насмешку. Мисс Тень выпроваживает ее вон. Маленькая дрянь.
– А что будет с моей кошечкой? – восклицает Другая Мать.
– Полагаю, она сама найдет обратную дорогу, – отвечаю я, безразлично махнув рукой. Кошачье племя найдет способ выбраться из любой переделки.
– Но…
– Уиннифред. Не думаешь же ты, что в такой день я стану гоняться за кошками. – За утренними хлопотами я не забыла, что где-то, не слишком далеко отсюда, в эту самую минуту [треск] инспектор из региональной службы образования [треск] завязывает галстук и поправляет шейный платок; приглаживает волосы, надевает шляпу, берет видавшую виды трость (рукоятка ее отполирована до блеска маслом для волос), стукнув ею об пол, выходит из своего маленького кабинета и спускается по темной лестнице. Подняв крючковатую рукоятку трости, сигналит кучеру повозки, заблаговременно подогнанной его секретаршей; отказавшись от предложенной помощи, усаживается в карету и пытается скрыть удивление и недовольство потерей блестящей медной пуговицы, отлетевшей и укатившейся куда-то вниз, когда он, кряхтя, втискивался внутрь; концом трости пытается нашарить пуговицу на полу, а кучер тем временем трогается; наклоняется, услышав дребезжание (голова исчезает под сиденьем), но выныривает с пустыми руками, раскрасневшийся и смущенный; повозка тем временем проезжает последний дом на Мэйн-стрит. Когда со скрипом и грохотом повозка преодолевает старый мост через Слоу-ривер, коричневую, гладкую, с берегами, размытыми недавними ливнями, он наклоняется снова; в этот момент карета подпрыгивает на засыпанной гравием канаве в том месте, где берег с одного края провалился из-за эрозии, и он чертыхается себе под нос, ударившись головой об угол своего портфеля (тот всю дорогу сползал к краю скользкого кожаного сиденья); выныривает, торжествующе сжав в руке пуговицу, и откидывается наконец на сиденье с довольным лицом, глядя, как поля сменяются деревьями, чьи черные голые ветки кажутся еще мрачнее на фоне серого неба и клочьев ползущего тумана. Раскрыв ладонь, он смотрит на свою добычу сперва со счастливой беззаботностью, которая вскоре сменяется удивлением и негодованием, ибо он видит, что в руке у него пуговица, но не та; эта дешевая, потемневшая, и он с отвращением бросает ее на пол и принимается снова искать среди камушков, конского волоса, сосновых иголок и хлебных крошек. Он снова находит не ту пуговицу и снова выбрасывает ее; один раз ему в руки попадается-таки его собственная, правильная пуговица, но он ее не узнает. Вконец измучившись, он сдается, а повозка как раз сворачивает с главной дороги между Чизхиллом и Честерфилдом на проселочную, узкую, ведущую к зданию Специальной школы; снова проезжает по мостику через Слоу-ривер, а потом еще раз, и, петляя, спускается в овраг; выезжает на поле, двигаясь рывками, то затормаживая, то снова набирая скорость, огибает пруд с лягушками, и те, услышав бряцанье и скрип, замолкают – все, кроме одной, чей голос продолжает раздаваться через регулярные интервалы. Миновав ворота, повозка приближается к зданию школы по дорожке из гравия; здание вырастает из тумана, как океанский лайнер из холодной мглы. Хрустнув колесами по гравию, повозка останавливается; инспектор региональной службы образования [треск] берется за дверную ручку, ставит одну ногу на гравий, потом другую, идет к крыльцу, а затем поднимается по ступеням и оказывается у входной двери.
Рассказ стенографистки (продолжение)
Я выныриваю из глубин тяжелого сна, нахмурившись и шевеля губами – кто? Кто я? Не могу вспомнить, ни кто я, ни где я. Открываю глаза и вижу голубой день, едва окрашенный зарей; ряды изголовий; слышу глубокое дыхание спящих – значит, я в спальне, вспомнила. Я ученица этой школы, я здесь уже несколько месяцев, я – Грэндисон, имени своего я произнести не могу, но здесь это неважно. Позади остались ежедневные унижения классных комнат и, как неизбежное следствие, – издевки на детской площадке. Я, Грэндисон, просыпаюсь и повторяю свою фамилию по буквам, перебираю буквы, как четки. В голове шум – сквозь меня постоянно проходят передачи. Возможно, это радиоволны, случайно пойманные здесь, в сельской глуши, по пути к месту назначения, но, скорее всего, это призраки. Призраки чем-то похожи на дикторов, работающих на радио: те тоже далеко и тоже говорят что-то важное, но так тихо, что обычные люди не слышат их, как бы ни напрягали слух. А я слышу.
