Обычный метод возвращения и проще, и сложнее. Проще – потому что все может произойти случайно; сложнее – по той же причине. Этот метод капризен, так как портал открывается один раз в одном месте, в одно время и одним способом, а в другой раз – в другом месте и совершенно иначе. Ты можешь провалиться в колодец, подняться по лестнице, открыть дверь, очутиться в своем кабинете и понять, что кто-то уже давно стучит в дверь с обратной стороны; а можешь заползти в кухонный лифт или в сарай и увидеть скользящие по стенам языки пламени, языки пламени, языки [треск]…
Я перепрыгиваю через них…
…и оказываюсь в мире живых; кто-то стучится в дверь моего кабинета. Я киваю тебе, ты оставляешь свой пост и идешь открывать дверь (тут я понимаю: что-то случилось). На пороге стоит инспектор из региональной службы образования и держит в руках шляпу, и тут я окончательно убеждаюсь: что-то случилось.
Рассказ стенографистки (продолжение)
Ручей вернулся в берега, превратив лужайку в скользкое болото. Нити водорослей, солома, рваный фартук, кусочки кружева и прочие предметы, зацепившиеся за сучки у берега и словно увлекаемые невидимым течением, вытянулись на воде идеально параллельно. Наводнение загнало пауков на деревья, и ветки теперь были сплошь увиты паутиной; по утрам, до того, как высохнет роса, паутина сверкала, как вуаль новобрачной.
Рубашка доктора Пичи по-прежнему была у меня. Я отнесла ее в кабинет директрисы и сунула в ящик, который та никогда не открывала. Возможность достать ее подвернулась через пару дней. Рубашка была еще влажной и пахла кошкой. И трупом, с отвращением подумала я. Я расстелила ее на столе. В нагрудном кармане что-то лежало: платок, на манер тюрбана обернутый вокруг узловатого предмета, оказавшегося небольшим эктоплазмоглифом. К предмету прилагалась сложенная записка; она помялась, чернила растеклись, но текст все еще можно было разобрать.
Илайхью сказал, что сможет передать это вам. Он же сообщит, получили ли вы передачу. Ответа жду через неделю с тем же посыльным.
Друг мой, я обеспокоен. Только представьте, что я испытал, увидев письмо в «Чизхиллской газете»! Я чуть не подавился тостом. Полагаю, все догадываются, что это розыгрыш, но как вы могли допустить подобное? Прошу, найдите утечку и ликвидируйте ее. Не сомневайтесь, я по-прежнему верю в нашу великую цель, однако еще одно негативное сообщение подобного рода, и я буду вынужден закрыть школу. Мы должны перейти к следующему этапу как можно скорее; проблема в том, чтобы найти нашего человека. Я стараюсь ускорить поиски, но должен быть осторожен. Если, как вы и предлагаете, школу впоследствии возглавлю я, это будет выглядеть странно
[58]. Поэтому нам нужно действовать как можно скорее. Эта ненормальная, кажется, делает все возможное, чтобы очернить доброе имя Чизхилла. И ее халатность в отношении бедных детишек потрясает. Что там на самом деле творится? Они действительно путешествуют в загробный мир или это бред сумасшедшего?
С тревогой и отвращением я выбросила записку в мусорную корзину вместе с рубашкой и платком, но потом достала и решила припрятать на случай, если «наш человек» появится: избавляться от улик глупо. Возможно, смерть доктора Пичи нарушила планы автора записки, а может быть, и нет.
Закрыть школу! Это недопустимо.
Ротовой объект был слегка поврежден, видимо, из-за удара о ветку во время наводнения; я разгладила шрамик и убрала объект в шкафчик, где хранились остальные.
Позднее в тот же день директриса ни с того ни с сего заявила:
– Представь, что Небесное Легкое унесло его в край мертвых, подобно тому, как Волшебника страны Оз в юности унесло в волшебный край на воздушном шаре. – С улицы доносился ритмичный стук лопаты о камень: садовник вычищал грязь из каретной. – Если предположить, что это так, теоретически его можно вернуть. Но вот что любопытно: похоже, смерть спасла ему жизнь. – Она бросила на меня пронизывающий взгляд. Если бы я верила, что небезразлична ей, то подумала бы, что она меня испытывает.
– Жаль, что у доктора Бида больше нет ученика, – осторожно отвечала я. – Теперь ему придется отложить выход на пенсию.
– Он снова расспрашивает малышей о занятиях, – проговорила директриса, отворачиваясь от окна. Взяла сухое перо и медленно провела им по промокашке. Острый наконечник в нескольких местах прорвал тонкую бумагу. – В том числе и Финстер, – добавила она. Я поняла, на что она намекает: не так давно Финстер с новым рвением взялась за свою кампанию по причинению вреда директрисе, словно торопясь отомстить ей прежде, чем та окажется вне ее (и чьей-либо) досягаемости.
Я отложила рукопись, которую вычитывала, и встала.
– С вашего позволения, я попробую его отвлечь, – проговорила я.
Она подняла голову и спокойно взглянула на меня.
– Нам нечего скрывать, – отвечала она, продолжая терзать промокашку.
– Ну, разумеется, – успокоила ее я, – я преследую исключительно эгоистичные цели. Меня мучат газы, и я хотела попросить у доктора лекарство от вздутия, которое, я знаю, он хранит в своей черной сумке. Конечно, если вы меня отпустите.
– Что за начальница заставляет стенографистку работать, когда ту мучают газы? – Улыбнувшись при мысли о моем приземленном недуге (чего я и добивалась), директриса отложила ручку.
Заманив доктора Бида на чай с пирожными, я заставила его прекратить расспросы малышни. Заговорив ему зубы, я проводила его до повозки, настойчиво усадила в нее и вернулась. Под удаляющийся стук копыт по гравию я плотно закрыла за собой дверь директорского кабинета, заняла свое место, и мы продолжили работу.
Через полчаса, не поднимая головы, директриса сказала:
– Ты смышленая девочка. Возьми доллар из моей сумки и купи себе какую-нибудь безделушку.
– Мне не нужны безделушки.
Она посмотрела на меня.
– Тогда купи что хочешь, дитя. По-твоему, мне интересно, как ты потратишь свои деньги? – Она отложила перо и встряхнула затекшей кистью.
– То, чего я хочу, за деньги не купишь, – ответила я. Она вскинула брови. – Я хочу, чтобы вы поручили мне больше ответственности.
– Неужели?
Я сцепила пальцы на коленях.
– Да, госпожа директриса.
Внезапно голос ее загустел, в нем послышался свист ветра.
