По-настоящему ее звали Реба. Она работала тут диджеем и генерировала снег. У нее были широкие шерстистые бедра и мешки под глазами. Я никогда не видел ее без костюма снежного человека. В нем она выглядела на редкость безобразно, словно двуногая горилла с белой шерстью. Мы любили ее. В отличие от многих работников дворца – Корнишона с его раздвоенной губой, Снежной Королевы, моего лысеющего папаши, – Леди Йети в своем безобразии была весьма эффектной. У нее постоянно была отрыжка. «Привет, Регги», – ревела она мне в ухо, тяжело дыша, вся в крошках от мексиканских чипсов. Она была большой и добродушной, рыхлое тело дышало теплотой. Детишки вечно висли на ней, прячась в складках ее мешковатого облачения. Шерсть потускнела от их сладкой слюны. Мы любили ее гораздо больше, чем Снежную Королеву.
Снежная Королева работала днем, а Леди Йети по вечерам. Мы пришли как раз в пересменок.
Ходили слухи, будто они сестры или даже одна и та же женщина. Их никогда не видели вместе. Но внешне они являли собой полную противоположность. Снежная Королева была худосочной красавицей. Холодные прозрачные глаза, анемичный цвет лица. Однажды я видел, как она слизывает соль с автомата, торгующего кренделями. Снежная Королева носила голубые наушники и расшитые жемчугом перчатки. И одну за другой курила на парковке сигареты «Сэр Пафстер». На мужчин она оказывала просто гипнотическое воздействие. Но дети и приматы ее боялись и не любили. Малышня пускалась в рев. Крупные самцы кидали в нее куски льда. Мелкие съеживались от страха. А те, что средних размеров, ели свои фекалии и мрачнели на глазах.
В микрофоне загремел голос Леди Йети:
– Представляем вам всемирно известное ледовое шоу обезьян!
И сразу на лед съехали по желобам все четырнадцать орангутангов. Пуф! Пуф! Смахнув с них снег, Леди Йети пустила их по кругу. Два самца, Корнелий и Танг, схватили Леди Йети за руки, а остальные обезьяны, сцепив серые пальцы, встали на льду клином. Все они были в костюмах – коротких курточках и золотых шлемах – и на коньках с липучками. Они выступали сотни раз, и все же выглядели испуганными.
Если смотреть с мест, может показаться, будто орангутанги катаются по собственной воле. Но оттуда, где сидели мы с Барсуком, открывалась иная картина. Нам было видно, что Леди Йети тянет обезьян за блестящие поводки. И слышно, как она понукает их и отчаянно ругается.
– Корнелий, давай шевелись, чертов лентяй! Может, тебе помочь? Танг, жми на всю катушку!
В детстве я часто представлял, как краснеют от натуги ее щеки, скрытые под маской. Обезьяны крутились, выделывая пируэты под цветными огнями. Неоновый диско-шар отбрасывал на них мелькающие тени. Шлемы сползали им на глаза. По ним скользили цветные лучи прожекторов, придавая обезьянам сказочный вид. Их шерсть то вспыхивала золотом, то становилась красной, синей или коричневой. Даже Барсука проняло, и он подался вперед, чтобы лучше видеть.
Подумать только, еще совсем недавно мы с Барсуком даже не разговаривали! Теперь мне трудно это представить. Наша дружба росла и крепла с каждой минутой, которую мы тайно проводили под будкой. Прижавшись друг к другу, мы выглядывали из-под красной бахромы.
– Представление закончилось!
После шоу обезьян и хоккейного матча Снежная Королева согнала всех со льда. Обычно в это время я расшнуровывал коньки и брел к автобусу вместе с другими детьми. Но сегодня мы с Барсуком остались и смотрели, как взрослые, подмигивая и смеясь, уходят со льда, чтобы переодеться. Большинство из них оставалось на «метель».
Опустились шторы, и задул ветер. Леди Йети устроилась в будке диджея и стала подбирать музыку. Пибо Брайсон, Чака Хан. Мы видели, как она щелкнула выключателем. На желто-серой панели управления загорелись индикаторы. Загудели невидимые приборы, и температура стала понижаться. У меня засосало под ложечкой, и стало казаться, будто мы летим куда-то вниз. Окна покрылись изморозью.
Барсук опустился на колени.
– Слышишь? Они идут!
Во дворце гулко звучал мужской смех. Раздались шаги многих ног, шагавших к стойке проката коньков. Я затаил дыхание. Эта обувь была нам знакома: галоши Герба, замшевые ботинки мэра Горацио, тупоносые оксфорды сестры Джонс, сапоги из крокодильей кожи вождя Бигтри. Здесь находилась половина персонала нашей школы: раздатчица из столовой Мидж, директор Иглезиас, мистер Свенсон. Увидев дешевые мокасины барсуковского папаши, я посмотрел на Барсука. Он как-то смешно задышал, словно изо всех сил удерживался, чтобы не чихнуть. Взрослые снимали обувь и, кряхтя, натягивали толстые носки и взятые напрокат коньки. Никто не проронил ни слова.
– Эй, Барсук! Это твой отец?
Он отправил остатки попкорна себе в рот и ничего не ответил. Барсук смотрел прямо перед собой. Его отец, пристроившись напротив нас, неторопливо шнуровал коньки.
– Когда я узнал, что он сюда ходит, я отнес его коньки в ломбард. – Между зубов у Барсука застряли крошки попкорна.
– И что?
В нескольких дюймах от наших носов дрожащие пальцы двойным узлом завязывали шнурки.
– Да ничего. Он все равно сюда таскается. Платит по три доллара за прокат.
– А как ты узнал, что твой отец здесь бывает?
Барсук промолчал. Леди Йети нас все-таки углядела и уже подъезжала к нашему убежищу. Вот это ноги! Такой ножищей ничего не стоит убить здорового мужчину. Раз уж она нас засекла, пощады не жди. Сейчас сдаст нас Снежной Королеве. Съежившись, мы молили о чуде.
Леди Йети опустилась на колени и, прищурившись, взглянула на нас.
– Эй, вам тут нельзя находиться! – со смешком произнесла она, уставившись на нас своими печальными маленькими глазками.
Сунув руку в потайной карман, Леди Йети извлекла шерсть и мятные леденцы с прилипшими к ним волосками.
– Пососите, когда проголодаетесь. Ладно, оставайтесь.
И она отъехала прочь.
Отец Барсука первым вышел на лед. Оторвавшись от перил, он замахал руками, словно сопротивляясь усиливающемуся ветру. Его лицо вызывало сочувствие. Черные волосы были гладко зачесаны назад, в глазах мелькал испуг. Жалкий конькобежец – сутулый и напряженный. Увидев, как он скользит по льду, я почувствовал, как к горлу у меня подкатывается комок.
Барсуковский папаша подкатил к какой-то тетке в костюме для фигурного катания – прозрачные юбочки, ярко-красные блестки, фиолетовые колготки. В подобном наряде впору участвовать в Олимпийских играх. Ей было лет сорок.
– Ты ее знаешь?
Зло прищурившись, Барсук смял в кулаке банку от шипучки:
– Это ты виноват, Рег. Если бы не ты, он бы сейчас сидел дома.
– Не понял.
Барсук стал топтать банку, пока она не превратилась в блин.
– Эту «метель» обслуживает твой отец. А работает он здесь, потому что должен кормить тебя.
Порой с Барсуком бывает трудно спорить. Но я все же попытался:
