Я слышал, как Диггер говорил мистеру Омару:
– Первое, что мы сделали вместе, так это похоронили медведя.
С тех пор Рэнджи замолчал навсегда, и это вселенское молчание распространялось и на людей, и на животных, и на ледник. Врачи считают, что это избирательная немота, но ни малейших изъянов в его органах речи они не обнаружили. Рэнджи уже четырежды пытался сбежать из нашего хора, однако далеко уйти ему не удавалось: наша долина со всех сторон окружена горами. Мы думаем, что он хочет откопать своего медвежонка. Его всегда находят в лесу, роющим треугольные ямы. На могильном холмике нет никаких опознавательных знаков, и чтобы найти его, Рэнджи может полагаться только на свои детские воспоминания. Диггер не положил на медвежью могилку даже камня. Рэнджи может копать целую вечность, но, кроме корней, вряд ли что-нибудь добудет. «Упрямый и неблагодарный. Типичный моа», – говорят наши деды. Этот диагноз всегда меня раздражал. Порой взгляд Рэнджи потухает и обращается внутрь, и тогда я думаю, что он видит нечто такое, для чего еще не придумали слов. Прекрасный мир, где не нужны звуки.
– Ми-ми-ми-ми-ми-ми-ми! – подсказывает Франц Иосиф. Его рука продолжает вдохновенно толкать Рэнджи в поддых. – Ми-ми-ми-омф!
Неожиданно голова Франца Иосифа дергается вперед. Очки в металлической оправе и дирижерская палочка, описав дугу, падают на землю. На мгновение воцаряется испуганное молчание, которое сменяется взрывом смеха. Браузер запулил огромный снежок в затылок Франца Иосифа. Браузер – психопат с приятным тенором. На репетициях он обычно слоняется неподалеку, мучая случайно забредших пингвинов или выписывая мочой свое имя на снегу. Сейчас он ухмыляется, глядя на нас из-за деревьев и набирая новую порцию снега. Непонятно, в кого он целился – во Франца Иосифа или в Рэнджи. Надеюсь, в первого. Выбор цели – вот что, мне кажется, отличает хулигана от героя. Если Браузер хотел попасть во Франца Иосифа, чтобы помочь Рэнджи, значит, не такой уж он психопат.
Но вскоре Браузер стал с явным злорадством забрасывать снежками альтов, чем значительно поколебал мою теорию геройства. Те завопили от страха, и Франц Иосиф резко оборвал репетицию. После чего стал шарить в снегу в поисках своей палочки.
Тем временем Рэнджи покинул хор. Сев на низкий заборчик, огораживающий взлетную полосу, он уставился на деревья. Я медленно подошел к нему. Слова «Ему нужен друг» как бы подталкивали меня в спину.
– Послушай, Рэнджи, мне очень жаль… Ты знаешь, у меня ведь тоже отчим…
Я растерянно замолчал. Рэнджи взглянул на меня, словно оценивая с безжалостной объективностью зеркала. Каким дураком я ему, вероятно, кажусь!
– Я просто хотел сказать, что мне очень жаль, – повторил я.
В глазах Рэнджи вспыхнул живой огонек, и я на мгновение почувствовал, что у нас с ним общая боль. Рэнджи вновь погрузился в созерцание снегов, а я припустился обратно, надеясь, что Браузер и остальные меня не видели.
Через несколько минут самолеты стали выезжать на взлетную полосу, и в их темных иллюминаторах заплясало солнце. На леднике солнце такое яркое, что без специальных очков пилоты сожгут роговицу уже через полчаса. Сегодня на полосу вышли четыре пилота, все с голубыми глазами, в одинаковых лыжных костюмах. Каждый обошел свой самолет и похлопал его по красному фюзеляжу. Потом они представились: Стив, Стив, Стив и Хон Те Каурики-хими.
– И меня можете называть Стивом, – с грустной усмешкой произнес Хон, и мы с облегчением рассмеялись.
Глаза у Хона тоже были голубые, но за контактными линзами угадывался их истинный чайный цвет. Он подошел к нам с корзиной желтых передатчиков и повесил их каждому на шею.
– Эти штуки должны быть на вас постоянно.
– Зачем?
– На случай, если что-нибудь пойдет не так.
Холодные загрубелые пальцы Хона потрепали меня за шею. Он включил мой передатчик.
– Это чтобы найти вас, если кого-нибудь засыплет.
Передатчик повис у меня на шее как камень. Хону не мешало бы пошутить еще разок.
Стив-2 вручил нам ледорубы и сухой паек. Мой ледоруб был покрыт пятнами ржавчины или крови. А сухой паек состоял из салями. Пилоты стали заполнять свои самолеты. Стив-3 пересчитал нас по головам и нахмурился, глядя в список пассажиров.
– Франц Иосиф, в списке нет нескольких фамилий.
Они пошептались, наморщив лбы. Франц Иосиф улыбнулся, и я почувствовал, что здесь пахнет тайным сговором.
– Мистер Гибсон, мистер Омару и мистер Браузер, произошла небольшая ошибка. Мальчики, вам придется подождать дополнительного самолета. Не возражаете? Ну, вот и хорошо.
Пилот дополнительного самолета забыл свои контактные линзы дома. Обнаружив это, он заволновался и стал щуриться в окно кабины. Потом подмигнул нам своим незащищенным глазом и сверкнул ослепительной улыбкой.
– Ребята, вы умеете хранить секреты?
– Рэнджи уж точно умеет, – засмеялся Браузер, придя в восторг от своего остроумия. – Это единственное, на что он годится! Потому что он немой. И к тому же тупой! – добавил он, щелкнув Рэнджи по лбу. – Чертов псих…
– Он, между прочим, не глухой, – заметил я, трусливо понизив голос, чтобы Браузер меня не услышал.
– Почему я не могу назвать умственно отсталого тупым? – нахально спросил Браузер. – Это так же естественно, как назвать собачью самку сукой. Ведь так оно и есть.
Пилот заулыбался еще шире.
– Вот и отлично! Значит, ты не проговоришься, – произнес он, дружески похлопав Рэнджи по спине. – Вас двоих это тоже касается. Незачем говорить этим Стивам, что я вез вас без контактных линз.
Лицо Рэнджи хранило все то же хмурое и непроницаемое выражение.
– Немая-немая-тупая-тупая сука! – пропел Браузер.
У него было красивое контральто. Он мог взять и тянуть любую ноту, как какая-нибудь полногрудая королева викингов. Иначе Франц Иосиф уже вышвырнул бы его из хора. Вряд ли это простое совпадение, что мы с Рэнджи и Браузером оказались в последнем самолете. Франц Иосиф часто называл наши голоса «проблемными». И сейчас, наверное, просто счастлив, что может начать концерт без нас.
Мелодичные оскорбления Браузера наполнили кабину, досаждая нам, как долгий дождь с градом. Он пел, пока я чуть не завыл от тоски. Рэнджи слушал это, словно человек, запертый в четырех стенах и наблюдающий за погодой из окна своего узилища.
Во время взлета я закрыл глаза и постарался не обращать внимания на дрожание кабины. Подъем был довольно рискованным. Мы пролетали через низкие вызолоченные солнцем облака. Долина быстро уходила из-под ног. Вскоре уже не было ничего, кроме мороза и ледника, испещренного глинистыми сланцами. Самолету приходилось отчаянно маневрировать, чтобы пролетать между скалами, гладкими, как стекло. На этой высоте видна лишь голая безжизненная поверхность, усеянная кратерами. В лучах восходящего солнца гора Кей похожа на вулкан, по склонам которого стекает рыжая и красновато-коричневая лава. Браузер отпускает идиотские шуточки насчет моего отца и оленихи. Рэнджи смотрит на ручки управления в кабине пилота и грызет ногти. Мимо иллюминаторов проносятся облака. Пилот обеими руками трет виски́.
